Шрифт:
Фитиль загорелся. Пушка выстрелила, с грохотом ударившись об упоры.
Вспышка берегового орудия была ослаблена солнцем, и я почти поверила, что у врагов кончился порох.
А затем палуба прогнулась.
Стена жара обрушилась на меня.
Мои ноги взлетели к кроваво-красному небу, а потом надо мной распростерлась сверкающая река. Рот невольно раскрылся в беззвучном крике.
Что-то пронзило мне живот прямо до позвоночника.
Я больше не ощущала ни свет, ни грохот пушек, ни запах пороха.
ГЛАВА 19
СЫНОВЬЯ
Помню, как очнулась в темноте, закутанная в одеяла. Пол шатался, дерево стонало. Мы куда-то плыли.
Сильная, обволакивающая боль пронзила меня от колен до низа живота. Я закричала.
Чья-то рука разжала мне челюсти, и мне в горло залили горький отвар. Я впала в забытье.
Солнечный свет пронзил веки. Я чувствовала его тепло на лице, в то время как тело дрожало, будто я лежала в холодной земле. Я потянулась через одеяло, чтобы унять тупую боль в ноге, но сама же отпрянула от прикосновения.
Дверь скрипнула. Я заставила себя открыть глаза. Вошла A-и с плошкой в руках, улыбаясь беззубой улыбкой. Она влила мне в рот водянистый отвар.
— И давно?..
— Три дня.
A-и поведала, что меня намотало на грот-мачту, в таком виде меня и обнаружили, когда мы поплыли прочь. Несколько членов экипажа погибли.
— Тебе повезло, — добавила старуха.
Я попыталась сесть и выглянуть наружу, но мышцы взбунтовались.
— Мы где-то в бухте, — сказала А-и. — Ты в безопасности. Отдыхай.
Позже — был ли это тот же день? — раздался стук, и дверь со скрипом отворилась. Мой разум был настолько затуманен, что я не сразу поняла: это не А-и с едой или лекарствами, а член экипажа, который притащил охапку инструментов. Он кивнул с извиняющимся видом и на цыпочках прокрался к алтарю в углу каюты, поднял статую Тхин Хау с постамента и опустил на пол.
Я оперлась на локти и попыталась возразить, но не смогла произнести ни слова.
— Для ремонта корабля, — пояснил матрос. Несколькими быстрыми ударами он превратил основание статуи в стопку досок и вынес их.
Я, борясь с болью, заставила себя встать, подождала, пока перестанет кружиться голова, и поковыляла к трапу. Густая мгла окутала окрестности. Я могла разглядеть залив и бахрому растительности. Рядом стояли на приколе еще несколько джонок. Слабые тени тянулись в сторону суши, которая лежала на западе. Занималось новое утро.
Главная палуба была усеяна перебинтованными телами, аккуратно разложенными в ряд, словно для продажи. Запыхавшись по дороге, я спустилась и обнаружила, что тхаумук следит за матросами и женщинами, которые чинят сломанные латы.
— Где Ченг Ят? — спросила я.
Тхаумук пропустил мимо ушей мой вопрос и передал отремонтированные латы человеку, корпевшему над гротом, разложенным под мачтой.
Мои легкие, казалось, наполнились осколками стекла, когда я вдохнула, чтобы повысить голос:
— Где мы? Где мой муж?
— Ты задаешь вопросы, на которые нет ответов.
Помощник капитана не сводил глаз с ремонтных бригад. Морщины усталости искажали его лицо. Как он мог сообщать о пропаже своего командира с таким равнодушием? Где Ченг Ят?
— Он сел на быстроходную лодку и отправился на поиски других. Куда, я не знаю, — наконец сообщил тхаумук.
Мог бы сразу сказать и не заставлять меня мучиться неизвестностью.
— Сколько кораблей мы потеряли?
— Ты же умеешь считать.
С этими словами он ушел.
Я возненавидела его пуще прежнего. Будь я тут главной, вышвырнула бы его первым.
Пришлось пересчитать джонки, покачивающиеся в воде: сначала с одного борта, потом с другого. Не может быть. Из двухсот судов, приплывших к реке Духов, осталось только двенадцать?! Я своими тазами видела, как Куок Поу-тай отступает, но его корабля здесь не было. А значит, еще больше джонок разбросано по побережью. Ченг Ят ищет их. Он вернется с ними сюда. А еще найдет целителя, который поможет мне справиться с болью.
Кок протянул мне тарелку еще теплой каши с жилистым мясом. В задней части камбуза с балки свисали крысиные туши. Впрочем, какая разница: мясо и есть мясо.
Мне удалось осилить только половину порции, когда с полуюта раздался крик:
— Лодка идет!
Я надеялась разглядеть Ченг Ята, но увидела только бау, сампан в аннамском стиле с одиноким парусом, идущий с юга с людьми в униформе императорской армии. Когда они подплыли, один человек встал и сложил руки в приветствии, повторяя на аннамском слово «друг». Он молил нас гнусавым напевом. Я знала аннамский лучше тхаумука, поэтому попыталась перевести: