Не заставляй меня драться с тобой, — тихо произнес он.

Тут он разумеется, был прав: в этой битве мне ни за что не выиграть. Я вырвала руку и поставила ногу на ступеньку, сказав достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие:

— В любом случае я только рада, что не придется несколько месяцев терпеть твое дурное дыхание!

В каюте, однако, оказалось куда лучше, чем я ожидала. На полу лежала свежая циновка и такое новое одеяло, что я даже задалась вопросом, не для этой ли цели его припасли. Все поверхности каюты заново выровняли и зашпаклевали. Теперь это был самый чистый и сухой отсек на корабле. Я уже готова была возблагодарить Ченг Ята, но быстро смекнула: сквозняки недопустимы, не то ребенок родится слабым. Муж думал не обо мне, а о драгоценном наследнике. К черту капитана и всех остальных с их дурацкими суевериями!

Одежду и личные вещи, выстиранные и вычищенные, принесли в такой новой корзине, что местами прутья были даже зеленые. После того как мне дали кашу и воду, я попросила не беспокоить меня.

Отодвинув бочкообразный керамический табурет, я села на пол, щупая живот в поисках комка или другого признака, указывающего на нечто, растущее внутри, но, конечно, для этого было слишком рано. Внешне я пока не изменилась. Какой смысл запирать меня так рано, бросать в склеп, пока я не буду готова родить и переродиться сама? Да, именно такое чувство горело в груди, как кусок угля: меня похоронили заживо.

Несколько дней я просидела одна в темноте; мой мир ограничивался только звуками и осязанием. Каждое легкое движение корабля, каждый визг цепи или скрип руля проникали мне в уши, ягодицы и спину, словно на меня кричали. Я вздрагивала от каждой волны, которая била в корпус, как будто она грозила вот-вот затопить меня.

Еду и воду доставляли дважды в день. При желании мне дозволялось проводить дни на палубе, но даже во время беготни в уборную, когда больше не было сил терпеть, я быстро уставала от внимания и советов.

Не поднимайся туда, это опасно. Простудишься. Подхватишь лихорадку.

Нельзя есть баранину. Никаких крабов и креветок. Дыни, бананы, папайю и манго беременным нельзя!

Нет. Нет. Нельзя!

Я хотела крикнуть в ответ, что могу сама позаботиться о себе, но вместо этого торчала в каюте наедине со своими бешеными мыслями. Мне никак не удавалось осмыслить столь внезапные перемены, что произошли со мной. Я собиралась стать матерью.

Мать…

Кто-то будет так меня называть.

Мальчик или девочка. Старый знахарь так никому и не сказал пол ребенка, даже Ченг Яту. Меня бы уважали наравне с богами, роди я сына. Я наконец заслужила бы особое место в обществе морских разбойников, как мать драгоценного наследника мужского пола. А если нет? Достаточно вспомнить унижения, которые пережила моя мать, чтобы понять: для такого человека, как Ченг Ят, солнце и луна столкнутся и испепелят мир, если я не рожу мальчика. Причем виновата буду только я, недостойная жена, нарушившая правило трех послушаний: женщина до брака слушается отца, после свадьбы — мужа, а после смерти мужа — сына.

Как будто смерть мужа предопределена. Как будто мужчины к любой момент могут продать и похитить меня, надpyгаться надо мной, а потом еще и умереть на мне.

Я шлепнула себя по животу, словно давая пощечину ребенку: «Я не хочу тебя! Я не хочу тебя! Я не хочу тебя!»

Мальчиков вырывали из рук, бросали в бой — если они не бежали туда по собственной воле, — чтобы материнское сердце обезумело.

«Я не хочу тебя!»

Мальчики превращались в мужчин, которые дрались и пили, продавали девушек и воровали женщин.

Кулак вонзился в живот: «Я не хочу тебя!»

Но тут я перехватила собственное запястье и приказала себе остановиться. У меня все плыло перед глазами, хотя корабль не двигался. Я тяжело дышала, глубоко вдыхая и с шумом выдыхая, пока буря в голове не утихла.

Хотела бы я тебя, будь ты девочкой?

Дочь никогда не отнимут у меня, ни за какие деньги мира, не заставят выйти замуж против ее или моей воли. Моя дочь научится обращаться с ружьями и мечами, а если мне не удастся найти слона, куплю ей лошадь или осла.

Я откинулась назад и погладила того, кто поселился внутри: «Если тебе всенепременно нужно выползти у меня между ног в этот ужасный мир, пусть хотя бы боги сделают тебя девочкой».

Однажды утром я проснулась поздно; разум был ясным, как осенний воздух. Болезненные ощущения ушли. Только когда я встала и потянулась, легкая боль в ногах напомнила мне, что я ношу ребенка. Меня влекло к свету, свежему воздуху и еде. Я была голодна как собака.

Похоже, мы стояли на якоре у необитаемого скалистого берега, но кораблей было слишком много — видимо, не только наша эскадра. Кок сунул мне в руки миску с кашей, но я оттолкнула ее.