Улыбается. Жестче десятка Карлотт. А ведь моложе вдвое. Если не больше.

Где водятся ядовитые лисицы? Нигде, даже в Хеметисе их нет. Только в легендах… и в Гелиополисе. Они тут еще и человечий облик принимают.

И виртуозно меняют голос.

— Господин Эдингем, не волнуйтесь. У меня был выбор — убить вас или довериться.

Из мягкого кресла она не поднялась — взлетела. Утонченность и изнеженность принцессы — лжива, как и всё здесь.

Небось, в этом дворце и хрупкая Мария — мастер клинка похлеще берсерков Эрика.

И в руках у Юлианы — кинжал не хуже его собственного. Только как раз наверняка отравленный.

— И что же вы решили?

Вновь прежний смех. Что же в нем так пугает? Или в самом взгляде девушки — глубоком, непрозрачном? Будто всё, что видит Алан, лишь оболочка… для чего? Будто вообще всё в Мидантии — ненастоящее. Обманка для доверчивого зрителя. Отражение в злом, кривом зеркале.

— Алан, успокойтесь. На смертников в моей родной стране не тратят слов. Вы поворачивались ко мне спиной. А метать стилеты лучше меня умеет во всём дворце лишь один человек, и это — не вы.

У нее при себе еще и набор стилетов!

— Кавалер Эдингем, раз вы здесь — выбор очевиден.

Глава третья.

Мидантия, Гелиополис.

1

Летит из-под копыт дорога. Очередная. Среди местного редколесья. Не родная Ритэйна. И не елки-сосны Эйдиного Лиара.

Молчит ночной лес, пылит дорога, послушно скачет личная стража принцесс. Аж четверо. Больше достойных доверия не нашлось? Или не на всех компромат собрали?

Сговориться бы против шантажистов, да не то место. И змея… то есть принцесса Юлиана — близко. Вооруженная до зубов. И на что спорим — смертельно опасная даже без оружия.

Что удивительнее — как легко выбрались из дворца или из Гелиополиса? Похоже, дорога давно проторенная.

Да и кони бегут привычно. Явно уже не раз тут стучали копытами.

Не зря Алану расщедрились на лошадь из дворцовой конюшни. Никогда на таких не сидел и уже не доведется.

Зато теперь не отстает от прочих. К сожалению.

И самому с трудом верится, что согласился на такую авантюру. А куда было деваться?

Любимое оправдание всех.

Когда Алан уходил от «дядюшки Гуго» к Бертольду Ревинтеру — это еще объяснялось выгодой нового места, а не омерзением к старому. При желании.

В нежную, хрупкую Эйду Эдингем влюбился. Невезучую Александру Илладэн захотел спасти из-за ее сходства с Эйдой. Наверное, поэтому. И, наверное, они похожи.

И потому что «дядюшка Гуго» — настолько мерзок.

Но что эвитанцу за дело до мидантийской принцессы Марии? Подружки мидантийского же принца Константина? Врага ее же папочки.

Хуже. Не просто врага. Свергнутого бывшего императора. Законного, между прочим.

Если, конечно, не считать, что отец Константина — тоже узурпатор. Забавно: просидел на престоле подольше — уже законный король.

Сезар Основатель ведь тоже на троне Эвитана не родился.

Но нынешняя поездочка на лошадке ценой в поместье — это уже даже не очередной случайный шпионаж из беседки. В компании очередной ветреной красотки.

Это — прямое вмешательство в чужую политику. И прямая измена интересам монсеньора Ревинтера. А то и Эвитана.

И главное — зачем? Новый официальный жених Марии — отнюдь не Гуго. И даже не Карл. И ей вовсе не грозит угодить в лапы Всеслава и там сгинуть.

Чем плох наследный принц Бьёрнланда, а? Там король — отнюдь не дурак. Дочку Роману не отдаст, но вот чужую в невестки принять готов. Такую, как Мария. Юлиану ему, небось, и не предлагали. Во избежание будущей войны.

Вновь — тихая, мягкая старшая сестра и воинственная, жесткая младшая. Но Мидантия искажает всё — в кривом, ядовитом зеркале. Тихая Мария ради любовника — в заговоре против собственного отца. А взгляд яростной Юлианы даже не теплеет при виде влюбленной сестры. Будто она хоть и помогает Марии, но сама презирает ее — до глубины души. И за любовь, и за заговор. Хоть в последнем они и виновны обе.

Зато первый грех Мидантийской Лисице точно неведом.

А если даже она Марию и жалеет, то тоже уничижительно.

Нет, в Эвитане всё было иначе. Проще, человечнее… понятнее.

Можно убеждать себя, что помогаешь несчастным влюбленным. Но правда в том, что у тебя еще и нет выбора. А несчастные убьют тебя сами, не слишком колеблясь. Или позволят убить другим. Доброй, сочувствующей сестричке, например.

И вряд ли даже пожалеют.

Чего ты добиваешься, принцесса Юлиана? Чья у тебя масть — хитрой лисы или рыжей тигрицы? Что тебе нужно на самом деле? Спасти любовь сестры? Полно — да веришь ли ты в любовь вообще? Или считаешь разновидностью чужой слабости? Алан тоже когда-то считал. Забывая историю собственных родителей…