А старый придворный глянул в окно, и вдруг засобирался.

— Книгу оставьте, Савва-абый, — сказал Себастьян, усмехнувшись, видя, с каким сожалением библиотекарь кладет ее назад на стол. — Обещаю, буду очень аккуратен.

Ирина прыснула, представив, как будучи маленьким мальчиком, Ян получал от библиотекаря наставления: не рвать страницы, не загибать и не слюнявить уголки и ни в коем случае не рисовать на полях.

Себастьян смотрел, как девушка шла вслед за пожилым мужчиной, и вдруг нерешительно замерла у двери, помедлив, прежде чем переступить порог. Платье, слишком простое по меркам местных дам, и в своей простоте слишком откровенное, при каждом движении очерчивало то один, то другой соблазнительный изгиб молодого идеального тела. Ян был уверен, что впервые в его жизни женщина делает так мало, чтобы он так сильно желал ее, чтобы жар его тела разгорался так стремительно и так сильно. Девушка потянулась к дверной ручке, материя покладисто подчеркнула талию, дразняще обрисовав ягодицы. Совершенно неприемлемо для дам, окружавших его, прятавшихся за пышными складками и корсетами. С его языка готова была сорваться просьба остаться, и он судорожно искал повод, чтобы задержать ее и не находил. Она обернулась и встретилась с ним взглядом, и ему страстно захотелось увидеть в ее глазах отражение его собственных чувств и желаний.

— Я пойду? — произнесла Ирина смущенно, его взгляд обжигающими мурашками пробежал по ее спине, ноги подгибались самым позорным образом. — Пора забирать Мариэлу.

— Мы могли бы сделать это вместе…, - вот и предлог, за который Ян ухватился, как утопающий за соломинку.

— Позову Милена, — с грустью и толикой разочарования ответила она.

Дверь закрылась, а пламя, охватившее его, продолжало пылать, память услужливо не отпускала образ девушки. Он почти реально ощутил под пальцами пуговки ее платья, идущие вдоль всей спины и заканчивающиеся там, где бы так удобно легли его ладони. Ян тряхнул головой, отбрасывая самую яркую картинку, расстегнул ворот рубашки, пытаясь избавиться от жара, плеснул на донышко стакана янтарную жидкость и сел в кресло, со вздохом открыв книгу, оставленную библиотекарем.

Пути добычи информации Саввой Юльевичем были неисповедимы. Он не покидал библиотеку, но списать все на чудодейственные свойства театрального бинокля было затруднительно. Если в начале их знакомства он напоминал ей Паганеля, ученого-теоретика, то теперь она твердо уверилась, что в его лице жандармерия потеряла ценного работника. Этот библиотекарь-детектив умел собирать разрозненные, и, казалось бы, простые незначительные факты в одно целое и как показало время, делать из них правильные выводы. К примеру, основываясь на рассказах конюхов, какие лошади отсутствуют в конюшнях, Савва Юльевич определил, кто из сановников и предположительно по каким поручениям согласно их чину мог уехать. И уверял Ирину, что отсутствие жеребца полковника Збруева в полковой конюшне связано ни с чем иным, как с участием его кавалеристов на предстоящем мероприятии принятия присяги. По его мнению, происходила активная подготовка к этому событию. Себастьяна они не видели уже несколько дней и новости о нем и то, как все эти дни князь осуществлял их общую задумку, девушка узнавала тоже от своего шефа. Где-то между жалобами на дирижера, Савва Юльевич вытянул из Милена информацию, что оркестр репетирует сейчас исключительно камерную музыку и сделал вывод, что князь решил заменить бал торжественным приемом в честь шивэйцев.

Ирина уже было решила благоговеть перед гением своего шефа и начать петь дифирамбы его дедуктивным способностям, когда однажды утром, будучи бледнее обычного и мучаясь головной болью, Савва Юльевич признался, что виной тому ночное чаепитие с Максимом Сергеевичем. Доктор сам пришел к нему в поисках сочувствия. Во время его поездки в имение Сковронских, какой-то наглец навел беспорядок в его святая святых с запасами лекарственных препаратов. Между кружками очень крепкого чая, доктор, конечно, поделился с библиотекарем различной информацией, которую тот до поры до времени заархивировал, чтобы на трезвую голову определить ее ценность, проанализировать и выдать в нужное время и в нужной интерпретации.

— Как здоровье Виктории Сковронской? — не смогла не полюбопытствовать Ирина.

— Да все хорошо с вашей Викторией, — беспечно махнул рукой Савва-абый и тут же поморщился от головной боли. — Максим Сергеевич, до того, как по грибочки сходил в наш лесок, двадцать лет ведущим хирургом в столичной клинике проработал. Операции на сердце делал, а тут какой-то аппендицит, пф-ф, даже осложненный интересным положением больной.

Ирина, зная не понаслышке, что к любому хирургическому вмешательству в человеческий организм нельзя относиться так легкомысленно, как это делал представитель мира, еще не открывшего пенициллин, но свято и слепо веривший во всесилие прогрессивной иномирной медицины, лишь тяжело вздохнула.

— И все-таки, как удачно все получилось-то, — бурчал Савва Юльевич себе под нос, покачивая головой. — Когда б еще такой случай подвернулся?

— А почему Максим Сергеевич не вернулся домой в Москву? — спохватилась Ирина, когда шеф уже скрылся за стеллажами.

— Княгиня Ольга была очень убедительна, — ответил невидимый библиотекарь. — К тому же, наш дорогой доктор считал, что там он достиг своего потолка. Но у меня другая версия: доктор развелся с женой и находился в депрессии.

Чем ближе подходил день открытия перехода, тем тревожней становилось у Ирины на душе. Ни Яна, с которым Ирина надеялась хотя бы попрощаться, ни Родиона, который обещал проводить Ирину до нужного места, она не видела уже несколько дней. С того утра, когда девушка поняла, что осталось всего три дня страх стал перманентным чувством, на нервной почве ее постоянно тошнило, и единственное, что отвлекало, это необходимость держать себя в руках в присутствии Мариэлы и старого библиотекаря. Очень помогала в этом многолетняя привычка держать лицо, чтобы ни происходило. Обмануть Милена не получилось. Сказать ему правду Ирина не решалась, но это и не потребовалось. Парень сам придумал причину нервного состояния подруги и пытался ее успокоить.

Они сидели в уединении полюбившегося Ирине парка на лавочке, с трех сторон окруженной подстриженными барбарисовыми кустами. Детей не было ни видно, ни слышно, они затеяли игру в прятки и рассеялись по всей территории детского садика, отгороженного плотной зеленой изгородью от остального парка.

— Маришка и ее подружки-болтушки не сделали ничего, что было бы против планов князя. Слух, что наша Элька гостит у своей бабушки в поместье Арсеньевых, распустила сама княгиня Ольга. Мне рассказал поваренок Аркашка, а ему его приятель из курьерской службы Семен. Нет, кажется Ярема, или все-таки Семен? А-а, все равно, — махнул он рукой. — Камеристка княгини упаковала и передала Василь Петровичу посылку с игрушкой для Мариэлы, которую княгиня в присутствии своих фрейлин купила в свой последний выезд в город. Вот, — выдохнул с облегчением Милен. — И эта посылка мозолила глаза всем, кто проходил через парадные двери дворца в тот день. Стояла такая яркая и с бантиком. А курьер-то, будто нарочно задерживался, и коробка простояла в прихожей несколько часов. Только ленивый не знал, для кого она предназначена и куда ее отправят. А ты говоришь, Маришка проболталась служанке Тэмулун, — Милен уверенно тряхнул рыжими кудрями. — Ха! Да ей просто любопытно посмотреть на будущую падчерицу своей госпожи, — заявил он, последней фразой уничтожив весь успокоительный эффект такой убедительной поначалу речи.

Сердце Ирины буквально захлебнулось от горьких чувств:

— Что, уже все решено насчет свадьбы Себастьяна и Тэмулун? — спросила она обреченно.

— Понятия не имею, — заявил этот поганец, секунду назад одним неосторожным словом пустивший сердце подруги бешеным галопом. — Но знаю точно, ни один из моих знакомых не желает этого. Очень уж достали всех во дворце эти пройдохи шивэи. — Говорят, будто медом мажут, а в глазах при этом либо пренебрежение, либо расчет прячут. — Милен не был силен в словесной эквилибристике, как Ирина или Савва Юльевич. Он жил, руководствуясь чувствами, а после тесного общения с гостями они подсказывали, что у шивэев недобрые намерения.