Ей не понравилось, как он хихикал над ней. Вздернув подбородок, она уперла руки в бедра и сказала:

– Свадьбы - это романтично, а не плохо. Ты ничего не понимаешь, потому что ты всего лишь мальчик. Просто мальчик-сирота.

В тот момент, когда его карие глаза встретились с ее, она пожалела, что не может взять свои слова обратно. Она не знала, почему всегда насмехалась над ним в ответ. Это только вдохновляло его говорить самые гадкие вещи. Ему нравилось говорить ей, что глаза у нее желтые, как древесный сок или опавшие листья в грязных лужах, а волосы цвета свежего конского навоза.

Она ждала, что он скажет что-нибудь ужасное.

– Что ж, ты теперь тоже сирота, - сказал он, но в его словах не было злобы. Они были тихими и печальными, от чего у нее защипало в глазах и сжалось горло.

– Это твоя мама вон там, не так ли?

Ее взгляд проследовал за его жестом к надгробию рядом с зияющей могилой ее отца, где имя Элоди Пэрриш было высечено на арке из белого мрамора. Будто у нее было собственное надгробие, хотя она еще была жива.

Ей не нравилось быть сиротой. Она хотела поплакать, но, находясь рядом со своим ужасным соседом, не могла.

Слезы подступили к горлу, впиваясь в плоть, как крапива, когда она глотала, но она упрямо сдерживала их. Выпрямившись, она посчитала себя совсем взрослой... пока прерывистое дыхание не сотрясло ее, заставив влажно шмыгнуть носом.

Она бросила полный ненависти взгляд на Джорджа, провоцируя его посмеяться над ней. Если бы он это сделал, она столкнула бы его в эту яму.

Но вместо того, чтобы поддразнить ее, он удивил ее, подойдя и протянув ей свой носовой платок.

– Держи. Тебе, наверное, следует высморкаться или еще что-нибудь в этом роде.

– Спасибо, - сказала она, вежливо фыркнув, и отвернулась. Затем она вернула ему влажный, перепачканный грязью квадратик накрахмаленного белья.

Он сунул его в карман, затем целую минуту постоял рядом с ней, прежде чем снова заговорить. И было что-то почти успокаивающее в том, что он был рядом. Но она никогда бы ему этого не сказала.

– Итак, почему ты все еще на кладбище?
– спросил он.
– Ты ждешь, что что-то произойдет?

Она бросила осторожный взгляд в его сторону, задаваясь вопросом, откуда он мог знать такие вещи.

– Почему ты так сказал?

– Не знаю, - сказал он, внезапно обратив внимание на мох под ногами. Он потерся о него носком ботинка, перевернув его, чтобы обнажить похожий на червяков клубок молочно-белых корней под ним.

– Когда мой отец умер, я был уверен, что его нет в гробу. Я имею в виду, какой мужчина отправляется на обычную охоту, чтобы никогда не вернутся? Кроме того, мне не позволили с ним увидеться. И поскольку он всегда был тем, кто выскакивал из-за угла, чтобы напугать и посмеяться, я ждал. Подумал, что ты делаешь то же самое.

Он снова пожал плечами. Но теперь его плечи казались шире, даже очень широкими, изящно вписываясь в швы его сюртука. Она моргнула и уставилась на своего «врага», как будто видела его впервые.

– Я жду, - доверительно прошептала она, - когда папа закашляется. Он часто надолго задерживает дыхание, но всегда начинает дышать снова.

К ее удивлению, Джордж не посмеялся над ней. На самом деле, он казался задумчивым, когда смотрел на могилу.

– Какой у него рекорд?

– Ну, несколько дней назад, должно быть, прошел целый час, прежде чем он сделал вдох. Я тоже все это время задерживала дыхание, так что знаю, о чем говорю.

– Впечатляет.

Он кивнул, обходя ее и направляясь к вязу. Найдя точку опоры, он продолжал говорить, карабкаясь, как обезьяна с каштановыми волосами в костюме.

– Однажды я продержался два часа. Но я должен быть лучше в таких вещах. В конце концов, я теперь маркиз. А твой отец был всего лишь бароном.

Учитывая степень уверенности в его заявлении, она поверила ему. Тети часто говорили с такой же убежденностью, когда говорили ей, что питье теплого молока до последней капли перед сном поможет ей заснуть. Обычно это срабатывало.

За исключением сегодняшнего раннего утра, когда ей приснился ужасный кошмар.

Она представила, как ее отец просыпается, совсем один и не может дышать. В темном, обитом шелком гробу не было воздуха. И никто не мог услышать, как он кричит или колотит кулаками по нижней стороне крышки.

Она резко проснулась, крича и цепляясь за полог кровати. И когда тетушки ворвались в ее комнату в своих халатах и сбившихся набок чепцах с оборками, она умоляла их позволить ей поцеловать отца в последний раз, просто чтобы удостовериться.