И вот я сел за стол. Все шло своим чередом. Матильда обходила стол и раскладывала всем по второму артишоку. Они были маленькие, нежные, сочная мякоть листьев таяла во рту. Я не был голоден, но принимал угощение. Матильда поливала артишоки горячим маслом со сковороды. Отрывая листочки от сердцевины и пережевывая их, я поглядывал на часы — такие когда-то привычные и одновременно незнакомые на запястье. У меня екало в груди: с тех пор как я смотрел на них в прошлый раз, прошло всего несколько минут. Руки двигались, словно в патоке, будто ферма замедлила законы относительности, приспособив их под собственный ритм. Или я ждал какого-то события.

— Куда-нибудь спешишь? — спросил Арно.

Я спрятал руку с часами.

— Просто потерял ощущение времени.

— Отчего так? Только не говори, что от усталости. — Он помахал у меня перед носом артишоком. — Сегодня ты на работе уж никак не обломился. Дождь тебе выписал выходной. Так что уставать вроде бы не от чего.

В его глазах плясали колючие искорки — он был в хорошем настроении. Единственный из всех, кто находился в кухне. Греттен сидела с обиженным видом, Матильда молчала. Я пытался угадать, что ей наговорила сестра. И, представив, потерял всякую охоту разговаривать. Лишь Арно ничего не замечал. Матильда и Греттен подали главное блюдо — мелко строганную свинину под каперсовым соусом. Арно снова повернулся ко мне:

— Слышал, тебя сегодня лишили швов?

— Да.

— Значит, теперь будешь прыгать, как молодой?

— Надеюсь.

— Вот за это стоит выпить. — Он потянулся к бутылке, собираясь наполнить мой стакан.

— Спасибо, не надо.

— Брось, не ломайся. Подставляй.

Я отодвинул стакан.

— Больше не хочу.

Арно нахмурился и держал бутылку так, что красная жидкость чуть не лилась из горлышка.

— Не нравится? Не по тебе?

— Просто сегодня больше не хочется.

Он неодобрительно скривился. Сам он прикончил почти всю бутылку, и я подозревал, что не первую. И теперь налил себе еще, расплескав вино по столу. Матильда вздрогнула у плиты, когда Арно со стуком поставил бутылку на место.

— Что такое?

— Ничего, — потупилась она.

Отец внимательно посмотрел на нее, но она так и не подняла головы. Арно обвел взглядом присутствующих.

— Что с вами сегодня такое?

Все промолчали.

— Едим, словно в морге. Может, случилось что-нибудь такое, чего я не знаю?

Вопрос остался без ответа. Я почувствовал на себе взгляд Греттен, но сделал вид, будто не заметил. Арно осушил стакан, его хорошее настроение исчезло. Он опять потянулся к бутылке, но увидел, что на него смотрит старшая дочь.

— Хочешь мне что-нибудь сказать?

— Нет.

Он еще некоторое время гипнотизировал ее взглядом, ища, к чему бы придраться. И, не найдя, взял нож и вилку и вернулся к еде. Свинина была настолько мягкой, что почти не требовалось жевать — сама таяла во рту. Остроту блюду придавал соус с чесноком и каперсами.

— Мало приправ, — проворчал Арно.

На его замечание никто не отреагировал.

— Я сказал, мало приправ.

Матильда подвинула ему соль и перец. Обильно посыпав на мясо перцем, он посолил его.

— Постоянно твержу тебе: не жалей приправ, когда готовишь. Если добавлять позже, отбивает весь аромат.

— Тогда зачем же это делать? — не удержавшись, спросил я.

— Будет хоть на что-нибудь похоже по вкусу, — желчно ответил Арно.

— По мне, очень вкусно. — Я повернулся к Матильде. — Просто превосходно.

Ее губы нервно дрогнули, изображая улыбку. Арно, не сводя с меня взгляда, прожевал мясо, проглотил кусок и, обращаясь ко мне, произнес:

— Ты в этом разбираешься?

— Во всяком случае, могу отличить то, что мне нравится, от того, что нет.

— Неужели? Вот новость — не знал, что ты такой гурман. Думал, обыкновенный бродяга-неудачник, которого я приютил у себя в амбаре. — Кривляясь, он поднял стакан, делая вид, будто хочет за меня выпить. — Большая честь, что ты снизошел поучить меня.

В наступившей тишине шум дождя показался особенно громким. Греттен смотрела на меня во все глаза. Матильда встала со стула и повернулась к плите.

— Там, на сковороде, есть еще соус.

— Сядь!

— Мне не трудно, я принесу…

— Я сказал: сядь!

Арно так треснул кулаком по столу, что подскочили тарелки. Не успело затихнуть эхо, как сверху послышался плач Мишеля. Но никто не двинулся с места, чтобы пойти и успокоить его.

— Оставьте ее в покое, — произнес я.