Герцогиня жестом указала Ирии на скамеечку у ног.

Лиарская беглянка с радостью пересела. Катрин — не старый герцог, рядом с ней — тепло. Медово-золотистые свечи — это не луна.

Тепло. Но почему-то грустно. Хоть грустить и глупо. И бесполезно.

Прошлого не вернуть. И не изменить. А значит — Карлотта никогда не станет такой, как Катрин. Как Ирии не превратиться во вторую Эйду.

Зато Эдвард Таррент был замечательным отцом. В отличие от Ральфа Тенмара. Всё сразу получить нельзя, это — непреложный факт и суровая реальность. Но всё равно — грустно.

Катрин привлекла девушку к себе. И замерла, перебирая ее отрастающие волосы.

Герцогиня могла сидеть так и полчаса, и час. А лиаранка закрывала глаза и представляла… Нечего тут стыдиться. И не предательство это никакое. Катрин — много старше Карлотты. Но бабушкой-то Ирии она могла быть. По возрасту. Хоть приемной…

Глупая ты девка — как грубо, но верно сказал Джек. И мало тебя жизнь учила. Как брошенный котенок норовишь поскорее найти нового доброго хозяина.

Эх, ты! А еще беглая государственная преступница в розыске!

— Спеть? — едва слышно прошептала Катрин.

— Спойте! — с готовностью согласилась Ирия.

У матери Анри хороший голос. У него самого когда-то был — тоже. Катрин рассказывала…

Вот только ее песни обычно очень грустны. Как и сейчас.

Горький ком подкатил к горлу…

— Ну развели сырость, две дуры-бабы! — Герцог Ральф Тенмар ввалился, как обычно — без стука. — Ладно — ты, но девку-то чего до слёз довела?

— Я сама… — Ирия быстро сморгнула горько-соленую предательницу. И в самом деле выкатившуюся из уголка глаза.

— Сама она! С завтрашнего утра будешь на час дольше железками махать. Глядишь — лишняя дурь и выйдет. А сейчас пойдем-ка — письмо поможешь написать.

— Письмо? — подняла удивленный взгляд мать воскресшего сына.

— Письмо-письмо, — проворчал герцог. — Ты свое тоже пиши. Оба перешлем!

— Анри?!

— Да тише ты! Кому же еще? Хоть и все слуги — проверенные, а кто ж знает? У Ревинтера, чтоб ему сдохнуть раньше меня, в каждом доме Эвитана — по шпиону. А в каждом хлеву — по лазутчику! Представь, сколько их в замке поместится?

Ритуал повторяется вновь.

Мрачноглазый старик в кресле. По грудь укрыт теплым пледом.

Обитая синим сукном скамья. Тёмно-рубиновое вино льется в два бокала…

Свечи. Чернильница — вздыбившийся дракон. Белые листы с герцогской короной.

Разумнее писать не на гербовой бумаге. Раз уж послание Ральф Тенмар нелегальным способом пересылать собрался.

Но у него могут быть свои причины. Герцог мало что делает зря. Раз пишет именно так — значит, есть основания…

— Пиши! — старый дракон с мерзнущими ногами сунул «племяннице» чистый лист. С тенмарской короной в углу.

— А вы?

— Я напишу свое.

Он что, ошалел? А то у Ревинтера не найдется образцов почерка Ирии Таррент. Да еще и на тенмарской бумаге!

Может, проще сразу приглашение в гости прислать? Это какая-то сложная интрига? Или у старика просто ум за разум зашел? От потрясения?

— Он будет рад прочитать что-нибудь от тебя, — голос герцога потеплел.

Вряд ли врет. Значит — действительно спятил от радости. Или от горя.

— Письмо могут перехватить.

И тогда Дракон Тенмара особо не пострадает. А вот лиарскому стрижу уже не улететь. От королевской стражи.

Увы — Ирия не так быстра и догадлива, как ее родовой герб…

— Подпишешься «Ирэн Вегрэ».

— Анри не знает никакой Ирэн Вегрэ. Если, конечно, не знаком с настоящей.

— При мне — не знакомился, — усмехнулся Ральф Тенмар. — Разве он не узнает твой почерк?

Это что, такая сложная проверка? Да, герцог с какого-то перепугу посчитал Ирию тайной любовницей его сына. Откуда-то всплывшей.

Но сама она на месте старика давно бы уже поинтересовалась, где у Анри расположены шрамы.

Впрочем, это лиаранка уже успела продумать. Заметнее всего новые, а не старые. А о новых давно не видевший сына отец наверняка не знает сам. Так что можно смело придумать.

Главное — хорошо заучить, чтобы при следующем пересказе не перепутать.

Или даже не придумывать. Ирия отлично помнит, куда ранили Анри при ней.

— Мы не переписывались, — честно ответила она.

Даже если старый герцог сбрендил от счастья — всё равно должен соображать, что в охваченном войной Лиаре было не до писем с голубочками.