— Я же сказала «не поймёшь». Юль, ты хорошая. Очень хорошая, но ты никогда не была одна. С тобой всегда были родители, Ярослав, Егор… А я всю жизнь одна. Сама по себе. Никому не нужная. Ты не понимаешь, потому что тебя всегда любили и принимали твою любовь. А я и все мои чувства на хер никому никогда не упёрлись, — слёзы льются по щекам, я впервые говорю эту правду вслух. Девочки молча слушают и не перебивают. — Не тебе меня осуждать… Я просто хотела быть любимой. Хотя бы немного. Хотя бы пять минут после секса. Хоть иногда чувствовать себя нужной не только собаке. Ты не понимаешь, потому что ты никогда не слышала о себе столько мерзости, сколько слышала я. Потому что тебя не запирали в тёмной кладовке за слёзы. Потому что родители не играли тобой в пинг-понг, только чтобы избавиться на два дня. Потому что с тобой никогда не дружили за курсовые и рефераты… Я просто хотела, чтобы меня любили. Я сама виновата, что повелась на всё это. Будет мне уроком.

Я вывалила всё на них. Легче не стало. Стало только хуже. И очень стыдно.

— Прости, Юль. Прости, пожалуйста. Мне лучше уйти.

Сжимаю в побелевших пальцах сумочку и протискиваясь между ошеломлёнными девушками, вылетаю из домика. В лицо ударяет прохладный осенний ветер. Звуки музыки и застолья режут слух. Быстрым шагом направляюсь на центральную дорожку. Как только заворачиваю за соседний домик, скрывшись из вида гостей, срываюсь на бег.

Снова ночь. Я одна. Меня никто не ждёт. Топаю молча в сторону дороги. Господи, зачем я всё это на них вывалила?! Дура. Дура! ДУРА! Ногти впиваются в ладони. Звонит телефон. На экране горит «Светка». Нет. Уже поговорили, хватит.

Иду быстро. Как же хорошо, что сейчас модно носить кроссовки с платьем. Будь я на каблуках, точно бы упала, скатилась в овраг и осталась бы там.

На остановке заказываю такси. Дорого. Плевать. Хочу домой. Очень хочу домой.

Утро будит меня назойливыми звонками в дверь. Неужели подруги решили проведать меня? Скорее всего, Света приехала. У Юли, как никак, первая брачная ночь, медовый месяц и все дела. Рассуждаю я, пока бреду к двери. Бантик мельтешит под ногами, заливаясь звонким лаем. Заглядываю в глазок. Твою же мать.

Мещерский стоит, оперившись рукой о косяк и не прекращает мучить кнопку звонка. Вот этого слизняка лживого видеть сейчас хочу меньше всего. Собираюсь вернуться в кровать, как из-за двери доносится:

— Настя, открой. Я же знаю, что ты за дверью стоишь. Насть.

Вот блин. Знает он. Бантик подпрыгивает и скребёт лапками дверь. Предатель волосатый.

— Чего тебе, Мещерский? — открываю дверь и даже не пытаюсь скрыть раздражение в голосе.

— Насть, я поговорить хотел, — Антон протягивает мне букет и делает шаг вперёд, но я быстро реагирую. Прикрываю дверь, не давая парню пройти в квартиру. — Извиниться хотел. Насть, ты меня пустишь?

— Нет. Будем считать, что поговорил и извинился, проваливай, — пытаюсь закрыть дверь, но Антон оказывается настойчивым и удерживает дверь.

— Насть, прости меня. Я поступил по-свински. Как мудак. Как конченный кретин. Я не хотел тебя обидеть, просто…

— Просто решил замутить со мной из-за спортивного интереса, пока любовница на отдыхе?

— Да. Да, звучит ужасно. Но так было вначале. Потом я узнал тебя получше и…

— И поэтому до последнего обсуждал с братцем какое я бревно в постели? — молчит. А что тут скажешь. — Антон, давай считать, что ты извинился. Я не извинила. Уходи и если хоть капля совести осталась, постарайся не попадаться мне на глаза.

Снова пытаюсь закрыть дверь.

— Насть, а цветы, — парень пытается снова остановить меня, но поздно. Я успеваю захлопнуть дверь. Пусть идёт к чёрту со своими цветами.

Хочу вернуться в кровать. Спрятаться с головой под одеяло и пролежать так весь день. Желание очень сильное, но я пересиливаю себя и застилая кровать. Направляюсь готовить себе завтрак. Контрастный душ. Прогулка с собакой. Лёгкая уборка и разбор вещей в шифоньере. Пора убирать летние сарафаны на антресоли и доставать джемперы, водолазки и толстовки. Наступает время вермута, зонтов и глинтвейна.

Поздняя осень радует солнечной погодой. Утром и вечером на улице достаточно холодно. А днём можно нежиться под прощальными тёплыми лучами. Что и делают наши пенсионеры. Битвы в шашки, шахматы, и лото теперь проводятся исключительно на улице. Даже многие предпочитают ужинать на террасе. Мы не запрещаем. Свежий воздух полезен, а наступающие холода сократят вылазки стариков на улицу в несколько раз.

Загружаю себя работой. Беру смены и дежурства. Бантик практически прописался в моей каморке и купается во внимание местных бабушек. Мне легче на работе. Мыслям всяким-разным некогда клубиться в моей голове. Я устаю и засыпаю без снов на несколько часов на узком синем диванчике. А потом снова в бой. Девочки рады. Никому не нравятся ночные дежурства, практически все с удовольствием, меняются со мной. Аркадий Борисович несколько раз практически силой отправлял меня домой, но Олечка заболела, и я с полной уверенностью заменила и её. Заведующий вздыхает, недовольно косится на мои синяки под глазами, но молчит.

— Настя, — мужчина в очередной раз берёт меня за подбородок и рассматривает мои мешки под глазами. — Не нравится мне, как ты выглядишь.

— Спасибо, Аркадий Борисович. Вы умеете делать комплименты, — однотипно отшучиваюсь я.

— Всё смеёшься. Сходи в процедурную. Пусть у тебя кровь на гемоглобин возьмут. Я предупрежу. И витамины пить не забывай.

— Хорошо. Но вы напрасно переживаете. У меня всё в порядке, — поправляю я халат и отвожу глаза.

— Да вижу, что у тебя всё «в порядке». С собакой уже сюда практически переехала. Ой, не делай мне такие глаза. Видел я твоего пса. Прячь не прячь. Была бы на твоём месте другая, вышвырнул бы вместе с псом, — повышает тон начальник, но сразу сбавляет пыл. — Любовь, Настя, болезнь такая противная. Столько людей загубила. Если чем и лечится, то только не работой.