– Куда спать, когда такая прелесть в нескольких шагах от меня?

– Провокации должны быть дозированными, в противном случае они перестают производить эффект. Надеюсь, намек понят.

Сколько нужно времени для того, чтобы привести себя в порядок? Это уже порядком раздражает. Одно радует – Настя определенно жива, судя по звукам.

– У тебя все нормально? Что за звуки?

– Я немножко испачкала одежду. Точнее сильно множко.

– Выходи, я сам закину в стиралку.

– А я уже сама закинула. Я скоро выйду.

Нет, ну знал же, что оставлять ее одну хреновая идея и ведь повелся же. Сколько времени можно приводить себя в порядок.

– Лайфхак. Чтобы она поскорее решила дать тебе согласие на брак, надо ее в себя влюбить. Что, как не держание волос при блевке, расположит к себе? Это же так романтично. Всему тебя учить надо, школота.

Я бы определенно закрыл Руслану рот, если бы в этот же момент по ту сторону двери мы не услышал громкий Настин смех.

– У нее и смех классный. Я почти кончил.

Ну ладно, один раз может что-то повеселить, но смеяться без остановки это уже клиника.

– Надеюсь, ты не голая. Я захожу.

– А я надеюсь, что голая, – тут же добавляет Руслан, вклиниваясь со мной в гостевую ванную.

Нет, ну я всякое ожидал, но не такое. Сидит на полу уже в другой одежде, а вокруг одна пена. Плещется в ней как ребенок, продолжая безудержно смеяться.

– Охуеть. В смысле я поражен.

– Я тоже.

– Поражен?

– Первое.

Перевожу взгляд на стиральную машинку. Источник пены ясен. А вот, как это произошло – нет.

Наконец Настя перестает смеяться и в этот момент я понимаю, что все. Сейчас вырубится. Ее взгляд моментально меняется.

– Я помогу, – тут же встревает Руслан, когда я пытаюсь поднять Настю с пола.

– Без тебя справлюсь.

– Тебе надо спину поберечь, возраст уже не тот. Дай я.

– Сгинь с глаз моих.

– Ни себе ни людям, – подытоживает Руслан, когда я укладываю Настю на кровать. – Дай хоть раздеть ее. Нельзя спать в намокших джинсах и футболке. Это вредно.

– Тебя за шкирку или сам выйдешь?

– Надеюсь, это риторический вопрос.

Идиотизм ситуации заключается в том, что отрубившаяся Настя реально мокрая. Вот за что мне это?

– Принеси из моей спальни футболку. Пожалуйста.

Оказывается, стянуть намокшие джинсы, тот еще квест. Еле дышу, но, наконец, стягиваю их с нее.

– Зачетные ножки. Прелесть. Трусы правда стремные. Вадя, купи будущей жене сексуальные труселя, – подает мне футболку. – Так, стоп. Что у нее со стопами? Это грибок?

– Грибок, грибок. Вали уже, а то заразишься.

– Нет, не грибок. Но это не пятки, а камень.

– Надо отправить тебя в деревню на месяц-другой. Посмотрю я на твои стопы.

– Я вообще-то о себе забочусь. Как ты будешь такие пятки-то целовать? Надо ей пилку подарить. Как она там зовется штоль? Шоль?

– Шоль бы ты отсюда.

– Завтра же подарю.

– Я не шучу. Выйди.

– Стой. Ты что, так собираешься ее оставить? Надо снять лифчик. Он все пережимает и никакого кровотока нет. Это я тебе как без пяти минут врач говорю.

– Ты сначала стань им, а потом уже поговорим. Я сказал, выйди.

– А у тебя еще не стоит? А должно, Вадя, стоять, как Пизанская башня.

– Вон отсюда.

Оставшись с Настей вдвоем я кое как стягиваю с нее футболку. Дался мне этот бюстгальтер. Но я какого-то хрена залипаю на нем. Обычный. Хренового качества. Точнее залипаю я не на нем. Грудь у нее больше, чем кажется в одежде. Все гармонично и естественно.

Однако не гармонично то, что я тронулся башкой, раз решаю все же снять бюстгальтер. А с другой стороны, как ей спать, когда все передавливает? Да, передавливает, только в штанах, себе-то уж не ври. Нащупываю застежку, но стягивать его не спешу. Что я на хрен творю?

И тут же врезаются недавние слова Руслана. Пожалуй, сейчас я именно тот, кем он меня и назвал. Я с таким остервенением надеваю на Настю футболку, что она должна давно проснуться. Но она этого не делает.

Невероятным усилием воли, я спускаю с ее плеч лямки и достаю этот долбаный лифчик через ворот моей футболки, почти на касаясь Насти. Почти.

Укладываю ее на бок и, сжав руки в кулак, выхожу из комнаты. Была бы сейчас рядом Вера, было бы куда проще.

– О, да я смотрю, пациент жив.