– Кого ты грохнул? – вдруг до меня доходит сказанное.

– Гуся. Самый крупный, агрессивный такой. Щипается падлюка.

Да, сейчас у меня определенно пронеслась вся жизнь перед глазами.

– Ты… ты понимаешь, что ты сделал?! Это был не просто гусь. Это был…да твою мать!

– Кто это был?

– Степан, блин. Настин гусь, с которым она провела хрен знает сколько лет. Он для нее что-то вроде собаки, кошки и ребенка.

– И сутенера, да?

– Что?

– Ну ты же меня к этому сутенеру собирался везти? А щипания как элемент БДСМ, да? – однозначно я недооцениваю его извилины.

– Он жив?

– Да. И я уже наладил с ним контакт, – еще никогда мне так не хотелось вмазать Руслану за его мерзкую ухмылку. – И, благодаря Настиному фотоальбому, я понял ху из ху. Но всех гусей мы не заберем. Только его.

– Иди уже готовить есть, козлодоев.

– Кондиционер для волос в списочек напиши, а то волосы хрен распутает.

Да что б я без тебя делал?!

***

Удивительно, но этот же вопрос я задаю себе на следующий день, когда наконец получаю новость о Настином переводе. Идиот. Я почему-то был уверен, что ей будет приятно видеть в палате медведя. И никогда бы сам не догадался купить расческу. Медведь – это последнее, что ей нужно. Как там сказал Руслан? Задохлик? В гроб краше кладут. Она и раньше-то была мелкая. А сейчас почти скелет, обтянутый кожей с выступающими скулами и уже почти незаметной желтоватой гематомой.

Хотя нет, не скелет она, а цыпленок с взъерошенной запутанной шевелюрой. Совершенно не знаю, как себя с ней правильно вести и что говорить. Вот чего у нее сейчас глаза на мокром месте? Ставлю пакеты на пол и сажусь на кровать.

– Ты как?

– А материться можно? – упершись руками о кровать, тихо произносит Настя.

– Как там говорят, во время болезни можно делать послабления, но не в случае матов. Так что нельзя.

– Тогда все очень хуеплохо.

– А что именно хуеплохо?

– Все. У меня нет сил, чтобы распутать волосы. У меня не получается держать на весу руки больше десяти секунд. Доковылять до душа у меня еще получилось, но стоять там нет. А мне очень надо в душ. Мне кажется, у меня в волосах уже кто-то завелся.

– Если там завелись вши, мы их выведем. Вот об этом не волнуйся, – какая охрененная поддержка. – Я имел в виду, что нет там у тебя ничего. Тебе так кажется. Давай так. Мы сейчас расчешем твои волосы, а потом я что-нибудь придумаю с душем. Только ты уверена, что тебе его точно можно принимать? – указываю взглядом на катетер в руке. Вместо ответа Настя кивает.

Мы сейчас расчешем твои волосы. Мы? Серьезно, Даровский? Ясное дело, что делать это буду я. «Мы» вообще странное для нас слово. Это типичное «мы родили», «мы купили», «мы выбрали», точно далеко от меня. Хотя, можно подумать, что распутывать чьи-то волосы, равно как и их расчёсывать, мне близко.

Никогда бы ни подумал, что на это уйдет столько времени. Мне самому это сложно, что уж говорить про Настю. Чувствую себя героем, который только что лишился расчесочной девственности.

– Спасибо. Мне кажется, я в тебя щас влюбилась.

– Боже упаси.

– Это была шутка. Ты не в моем вкусе.

– Ну, да. Сбрею бороду и в твоем?

– Борода тут ни при чем. Не мой типаж.

– Ну, да. Бывает. Ложись отдыхай, пока я тебе душ организую.

Во всей больнице не находится ни одного подходящего стула. Приходится ехать в ближайший магазин за складной табуреткой.

– Я там поставил тебе шампунь и всякое такое. Сядешь на табуретку и будешь себя поливать из душа. Поняла? Одной рукой. Вторую мочить нельзя. Впрочем, тебе и мыться еще нельзя, врушка.

– Можно. Точнее нужно.

– Давай опирайся о меня.

– Я сама.

Ну, в принципе ковыляет правда сама. Но хватает ненадолго. Аккурат до двери, а дальше по стеночке. Тоже мне, самостоятельная нашлась.

– Полотенце вот здесь висит. А белье ты давай в палате наденешь, чтобы здесь не навернуться.

– Спасибо.

Не даром засек время. Столько мыться уже даже немощному долго.

– Насть, ты там точно в порядке.

– Точно.

– Может, тебе нужно помочь?

– Если ты мне поможешь, то я сейчас же помру. Я не для того лежала в реанимации обнаженной, прикрытая одной простыней, чтобы помереть от стыда теперь и тут. Я справлюсь.

Да и по хрен, чего я там не видел. Открываю дверь в душевую. Настя сидит на стуле спиной ко мне. Волосы вымытые и смыты от шампуня. И вода уже не идет.

– Уйди. Ну я же просила. А сейчас наберусь сил и встану.

– От стыда помрешь потом, когда я тебя голую увижу. А спина не в счет, – накидываю на нее большое махровое полотенце.

Когда Настя в него закутывается, я приподнимаю ее со стула. Неуклюже опирается на меня, и мы без происшествий доходим до кровати.

– Одевайся, мешать не буду.