— Дай, пожалуйста, воды, — хрипит он, и я подношу к его губам чашку с водой. Он пьет маленькими глотками, и по его подбородку текут капли, смывая запекшуюся кровь.

— Я сам во всем виноват, — шепчет он. — Я довёл до этого. Прости, Адриана, прости, что тебе пришлось участвовать в этом безумии. Ты очень хорошая девушка. Любой будет счастлив взять тебя в жены.

Он снова дергается, и цепи звенят, не давая ему шелохнуться.

— Мои силы на исходе. Проклятие не даёт мне умереть, но едва поддерживает мою жизнь.

— Проклятие?

Мой собственный голос звучит едва слышно.

— Я скажу тебе правду, Адриана. Никто не знает, и я сам не знал, что проклят, до недавних пор. Я убил свою жену, и за это я несу проклятие её матери. Элис… Моя бедная Элис. Она умерла вдали от дома, разлучённая со своими детьми, совершенно одна, и всему виной только я. Если бы я только мог вернуть всё назад, если бы мог всё исправить... Но теперь и моих дочерей ждёт гибель от рук этого подонка...

Его тело содрогается крупной дрожью.

Я прикасаюсь рукой к его щеке и стираю с неё слезу. В эту минуту я не чувствую ни злости, ни ненависти к нему, я чувствую лишь жалость к умирающему человеку. А то, что он умирает, совершенно очевидно. Дотрагиваясь до него, я вижу, как трепещет его сердце, вижу, как слабо течет по его венам кровь. Любой на его месте был бы уже мёртв, но его удерживает что-то.

Я не обращаю внимания на хохот короля, который за пределами шатра что-то громко обсуждает со своими придворными, не обращаю внимания на музыку и на гомон толпы. Я вижу только то, о чём говорит Ивар, — чёрные призрачные нити, опутывающие всё его тело, не дающие его тканям напитываться жизненными силами. Я прикладываю вторую руку к лицу Ивара и теперь безошибочно распознаю в этих чёрных нитях знакомую руку, руку моей матери.

И в этот момент в памяти всплывает тот день, когда я видела её живой в последний раз, тот день, когда она говорила с Иваром. Как сейчас, я вижу её вытянутую руку и слышу слова о том, что если по его вине упадёт хотя бы волос с моей головы...

Я забыла об этом, вытеснила неприятное воспоминание почти сразу после того, как это произошло. Но теперь они возникают с невероятной ясностью, так, словно это было вчера.

— За что? — бросаю я слова, словно камни в воду, их заглушает стук моего сердца.

Сейчас, здесь, стоя перед моим умирающим мужем, что я хочу услышать от него? Раскаяние? Сожаление? Нет. Мне не нужно ничего из этого. Одного его вида достаточно, чтобы вся злость слетела с меня, оставив в душе лишь горечь о не прожитой жизни, которую он разрушил своими руками, что теперь закованы в цепи.

Я не хочу слышать его сожалений, они ничего не изменят. Не хочу слышать его раскаяние, оно не может перечеркнуть прошлого. Ничто не может. Но почему я всё ещё здесь, почему слушаю его?

Почему мне не всё равно? Ведь я хотела именно этого. Хотела, чтобы он заплатил за то, что натворил. Хотела, чтобы он пережил хотя бы малую долю тех страданий, что причинил мне.

Но его страдания не радуют меня, а лишь увеличивают боль в моём сердце.

Он поднимает глаза и смотрит пристально, словно видит в эту минуту не Адриану, а меня, его жену, которая скрывается за её личиной. Я невольно вздрагиваю, боясь, что кольцо перестало работать, но, бросив взгляд на свои волосы, вижу, что они по-прежнему длинные и тёмные, а значит, иллюзия работает.

— Я бы хотел сказать, что всё дело в драконе, Адриана, — с горькой усмешкой говорит он, — но дракон — это часть меня, так же как я — часть дракона. Я был разъярён, я не поверил ей, вместо этого я предпочёл поверить собственной ярости и сгубил мою Элис. Только я и никто больше. А теперь по моей вине погибнут мои дочери.

Он качает головой, и цепи, что сковывают его, глухо звенят. Потом стискивает зубы, рычит, пытаясь высвободиться, но всё тщетно.

— Ты спрашиваешь, за что? Я был слеп и был уверен в своей правоте. А Элис, моя прекрасная Элис, была всего лишь мотыльком, который погиб в пламени моего дракона. Я хотел сына так сильно, что, не получив его, впал в чудовищную ярость и предпочёл предать Элис забвению. Её и моё второе дитя, девочку… И теперь пришла расплата. Её мать забрала мою силу, а король забрал моих дочерей. Он не убил меня только потому, что дракона невозможно убить никаким оружием. Теперь я понимаю, что имела в виду её мать, когда сказала, что я не найду успокоения в смерти. Я вечно буду смотреть на пепел, в который превратилась моя жизнь, а он будет хохотать, пока я не сойду с ума.

— Что он сделает после отбора? — спрашиваю я Ивара.

— Кто знает? Устроит шутовскую свадьбу, закует победительницу в цепи и усадит рядом со мной? Сожжёт нас обоих в огне дракона? Он может сделать что угодно. Он безумец, никто не знает, что придёт ему в голову в следующую минуту.

Он дёргается, пытаясь приблизиться ко мне.

— Но ты должна спасти Лили, чего бы он ни придумал, это как-то связано с ней и второй дочерью. Я думаю, он захочет…

— Ну довольно, — слышу я резкий голос со стороны выхода. Я вздрагиваю, когда огромная фигура короля приближается, и он кладёт мне руки на плечи.