Я поняла, что у меня по телу проходила мелкая дрожь. Из-за этого та самая пожилая медсестра все сильнее и сильнее хмурилась.

— Ну-ка, успокойся, иначе сейчас успокоительное вколю, а вколю успокоительное и ты не сможешь потом тужиться нормально, а ребёночек будет мучиться, ну-ка, прекрати.

Я только отвернулась, не представляя, как долго продлится все это отчаяние, не хотелось рожать, хотелось, чтобы мой малыш оставался со мной. Но и чем больше секунд пролетало, тем сильнее и ярче я понимала, что процесс уже необратим.

Это не какие-то не тренировочные схватки. Меня в конце концов завезли в родовую же, значит, все уже точно идёт, процесс наступил

— Давай, успокаивайся, успокаивайся. Сейчас муж придёт, что ты здесь расплакалась. Давай все хватит. Хватит.

Это пожилая медсестра провела меня ладонью ещё раз по волосам. Потом потянула их на себя и стала быстро заплетать косичку.

— Ничего, ничего страшного, все первый раз рожают, со всеми всякое случается не переживай, не бойся. Ты здоровая молодая девица, все будет хорошо.

Я не верила никому, ничего хорошего не будет. Возможно, с ней уже Рустам переговорил, и она знает о том, что надо будет отдать ему ребёнка как только он родится, я не понимала, как Рустам собирается воспитывать младенца, только что родившегося без матери. Но я точно знала, что он не оставит со мной малыша.

Очередная схватка была такой сильной, такой острой, что я закричала на всю палату. В этот момент дверь приоткрылась, и я, бросив короткий взгляд, увидела полностью одетого в медицинскую форму Рустама. Этот дурацкий чепчик ещё ему нацепили.

—Тише, моя девочка, тише, — подошёл ко мне Рустам, стараясь хоть как-то контролировать ситуацию, но в этот момент его перехватила за локоть медсестра.

— Так, папа, встаём в изголовье к маме и поддерживаем. Дальше никуда не лезем, не отходим.

А я не понимала, зачем он вообще попёрся в родовую. Неужели он хочет отобрать у меня даже этот момент первой встречи? Неужели он хочет сделать так, чтобы я даже не увидела своего ребёнка.

Ещё одна схватка.

Я поняла, что меня выгнуло дугой.

Я заскулила, постаралась свернуться в комок.

В этот момент запищали приборы, мне руку придавили к кушетке, я тяжело задышала.

— Онс не успокаивается, надо вколоть успокоительное, — тут же нашлась медсестра, и в этот момент наш акушер заметил

— Ничего не колим, ничего не колим… Есения… Есения. Малыш уже подходит. Нам надо только помочь ему. Давайте, я знаю, вы сможете. Вы сможете…

А я ничего не знала. Мне казалось, что я вообще не контролировала эту ситуацию никак.

Появилась какая-то небольшая ширма. Я почувствовала, что моих ног коснулись.

— Есения все хорошо, все идёт по плану, — ещё раз повторил наш врач. Я только зажмурила глаза от страха. — Есения, давайте, давайте мы потужимся. Прошу вас, не надо доводить ситуацию до патовой. Давайте мы подружимся. Вы же умеете это…

Я стиснула зубы от боли.

Тужиться то не получалось.

Я старалась изо всех сил.

— Есения, чем дольше все происходит, тем больше давление на малыша оказывается, Есения надо постараться, — хрипло говорил акушер.

Я ощущала себя настолько беспомощной, что не находила в себе силы для того, чтобы все-таки родить.

— Есения я вас прошу, кесарево делать поздно…

— Еся… — над головой прозвучал голос Рустама. — Еся. Я знаю, тебе очень страшно. Я знаю, тебе очень больно, такую боль никто не может выдержать. Но чем быстрее это закончится, тем лучше будет и для тебя, и для малыша. Еся, пожалуйста, я тебя умоляю. Давай вместе с доктором вдохнём поглубже, вдохнём? Ты же у меня сильная. Ты же и в горы с Тимом ходила, и заплывы эти ваши устраивала. Ты же очень сильная. Давай поглубже. Пожалуйста, родная моя, я тебя умоляю поглубже.

Я хватанула воздух губами и поняла, что у меня в горле он застрял. Ладонь соскользнула мне по плечу, а потом Рус перехватил мою кисть.

— Ну же, давай, давай, родная, пожалуйста, я тебя умоляю, давай.

Очередная схватка и следом за ней голос акушера:

— Есения тужимся, тужимся.

Я действительно старалась из последних сил.

Я пыталась тужиться.

Мне казалось, я это делала правильно, но минута за минутой и голос врача все чаще повторял:

— Есенина тужимся, тужимся.