Он пришел в ярость, говорил резко и горячо. Покончив с обвинениями, Шэнь Цяо зашелся в кашле.

Юй Ай хотел было похлопать его по спине, но, потянувшись, вдруг передумал и отнял руку. Собравшись с мыслями, он неторопливо повел свою речь:

– Беда в том, что прежнюю уединенную жизнь мы позволить себе не можем. Пока что наша школа считается первой среди даосских, однако, если будем и дальше отгораживаться от всего света, пренебрегая мирскими делами, другие рано или поздно свергнут нас с пьедестала. Настанет день, когда мы утратим свое первенство! Погляди вокруг: храм Чистого Ян с горы Цинчэн стремительно набирает силу, а его настоятель, И Бичэнь, гораздо известнее, чем ты, шисюн!

По мере того как Юй Ай описывал истинное положение дел, он горячился все больше и больше:

– А теперь взгляни на наш Пурпурный дворец: что у нас осталось, кроме отголосков былой славы учителя? Притом в мастерстве ты нисколько не уступал тому же И Бичэню. Пожелай ты войти в мир цзянху и, быть может, сумел бы побороться за место в десятке лучших мастеров Поднебесной. Однако ты выбрал уединение, предпочел сидеть в глуши и безвестности! Но если мы продолжим упорствовать в своем недеянии, на смену нашему учению придут другие, и неважно, сколь глубоки наши познания и как далеко мы продвинулись в своем совершенствовании!

Следом Юй Ай заговорил о смуте, что терзала всю Поднебесную, чем уже воспользовались адепты других учений:

– Сейчас мир погружен в хаос, каждая даосская школа стремится выделиться. В то же время буддисты и конфуцианцы в борьбе за влияние предлагают хитроумные планы, один другого диковиннее, дабы просвещенный государь подчинил себе всю Центральную равнину. Даже неправедные школы не остались в стороне! И только наши адепты ни во что не вмешиваются! Просто сидят на горе, заткнув уши и делая вид, что это их не касается! У нас в руках великолепный меч, но мы избегаем сражений! И что нам делать, если буддисты или конфуцианцы помогут объединить Поднебесную? Останется ли место для нас, даосов?

Поделившись тревогами, Юй Ай ненадолго умолк, чтобы продолжить уже спокойным тоном:

– Послушай меня, шисюн, я и в мыслях не допускал, что способен заменить тебя. И сам знаю: сердца чужеземных варваров не таковы, как наши. Сговор с тюрками – всего лишь часть моих замыслов. Но ты бы воспротивился и помешал мне, а потому оставлять тебя на горе Сюаньду было нельзя. Вот я и решился на столь отчаянный шаг. Но теперь ты вернулся к нам, и я прошу: не уходи, останься с нами и поправь свое здоровье! Ты ведь останешься?

– И что же будет через десять дней? – мрачно осведомился Шэнь Цяо.

Юй Ай застыл в недоумении.

– О чем ты?

– Как ты объяснишь братьям по учению, да и всем остальным адептам, мое возвращение на гору Сюаньду? И что ты объявишь на всю вольницу-цзянху, когда соберется совет Нефритовой террасы?

На это у Юй Ая слов не нашлось. И тогда Шэнь Цяо стал допытываться:

– На каких условиях вы сговорились с тюрками?

– Прости, шисюн, но подробности я оставлю при себе.

– А если я воспротивлюсь?

Тот промолчал.

– Если воспротивлюсь, – неумолимо начал Шэнь Цяо, – ты тут же посадишь меня под замок в какой-нибудь из павильонов. Я буду настоятелем лишь на словах, притом заточенный в четырех стенах и света белого не видя, и все для того, чтобы я не мешал твоим великим замыслам… Не так ли?

Его догадку снова встретили красноречивым молчанием.

Шэнь Цяо тяжко вздохнул и печально заметил:

– В детстве ты часто болел, и хотя был старше меня на целых два года, любил покапризничать, требуя большей заботы. Позже, возмужав, ты целыми днями напускал на себя степенный и строгий вид, опасаясь, что совсем юные адепты не станут тебя уважать, а то и начнут пренебрегать тобою. И я еще помню, как ты гонялся за мной и кричал на весь двор, требуя называть тебя шисюном…

Когда речь зашла о прошлом, черты Юй Ая чуть смягчились.

– И я помню те времена. В детстве я отличался дурным нравом: к другим относился холодно, неугодных высмеивал и преследовал, и те не знали, куда от меня деться. Шимэй и вовсе меня избегала. Из всех наших братьев лишь ты был достаточно добр и кроток, чтобы сносить меня.

– Каким бы кротким я ни был, но даже у моего терпения есть предел, – резко возразил Шэнь Цяо. – Ты так жаждал мой пост, что сговорился с Кунье и подстроил мое поражение… Что сказать? Я сам виноват, что ошибся в тебе и подставился под удар. Но тюрки уж слишком алчны до власти и славы, к тому же давно замыслили захватить исконные земли хуася! С самого своего основания Сюаньду не помогала ни одному государству взять верх над другими и покорить Поднебесную, и уж тем паче не до?лжно ей сговариваться с тюрками!

На это Юй Ай горько усмехнулся:

– Так и знал, что ты отвергнешь мои замыслы. А иначе зачем мне было идти на отчаянный шаг?

– Быть может, предыдущие настоятели-чжанцзяо и ошиблись, решив сохранять недеяние и держаться вдали от мира, однако они были правы в том, что никогда не помогали тюркам. Еще не поздно повернуть назад, одумайся!

– Я уже принял решение и от своих замыслов не откажусь, – сердито возразил Юй Ай. – Как и ты, я вырос на горе Сюаньду и всем сердцем желаю нашей школе процветания. Как видишь, мои намерения ничуть не хуже твоих, так к чему строить из себя совершенномудрого? Разве во всей Поднебесной только ты один прав, а остальные ничего не смыслят? Почему бы тебе не поспрашивать других на горе Сюаньду? Все эти годы наши соученики молчали, но разве в глубине души они не ропщут? Послушай, что я решил. На совете Нефритовой террасы я во всеуслышание объявлю, что школа Сюаньду снова набирает учеников. С притоком свежей крови слава нашего монастыря будет только множиться, и тогда секта Тяньтай и академия Великой Реки никогда не превзойдут нас!