Лишь его смех еще расходился гулким эхом среди скал.

– Каков наглец! Что за бесстыдство! – не сдержавшись, разразился бранью Юй Ай.

Широко известно, что все мастера боевых искусств стараются следовать негласным правилам, принятым в вольнице-цзянху: кто-то потому, что искренне печется о своем добром имени, кто-то – из самолюбия и гордыни. И оттого поступок Янь Уши был так возмутителен. Он, человек высокого положения, обладающий невиданным мастерством, вздумал заслониться другим, как щитом! Из всех воителей в цзянху, пожалуй, лишь Демонический Владыка мог позволить себе подобное бесстыдство на грани сумасбродства, ведь он же с легкостью, без тени сомнения уничтожил драгоценную цзюань «Сочинения о Киноварном Ян». Неудивительно, что Юй Ай, оставленный на горе Сюаньду, так взбесился, что топал ногами. Впрочем, и кроткий Шэнь Цяо на мгновение утратил дар речи.

Следует сказать, что Янь Уши забрал его с собой, спустился с горы и, миновав городок Сюаньду, устремился к пригородной почтовой станции, где они уже побывали, прежде чем добраться до подножия. За станцией нашлась рощица с редко растущими деревьями – место тихое и привольное. И лишь там Янь Уши поставил Шэнь Цяо на землю.

– Премного благодарен, – поспешил поклониться тот.

Недавняя схватка не прошла для Шэнь Цяо бесследно: ци застоялась, ток крови нарушился, руки-ноги похолодели и онемели. Но вот ему дали время отдышаться и оправиться, и Шэнь Цяо вновь почувствовал, как тепло расходится по меридианам и жилам.

Однако Янь Уши, пусть дал ему прийти в себя, щадить чувства праведника не собирался. Едва они остановились, как он принялся высмеивать своего спутника:

– Какая надобность погнала тебя на гору? Все, чего ты добился, так это объяснений, и те лишь подтвердили мои слова: завидев выгоду, человек все лучшее в себе отметает! Твои братья по учению, с кем ты рос и совершенствовался, ничуть не сомневаясь, предали тебя. И всё – выгоды ради! Видно, считают, что ради места настоятеля можно и сбросить собрата с горы, а после притвориться, что и не было его вовсе. Помнится, Ци Фэнгэ хвастался, как праведна его школа, как благородны и честны его ученики, да вот на деле выяснилось, что замашки у них почище, чем у воспитанников неправедной школы! Поистине удивительные вещи творятся!

Разумеется, он лукавил, ведь знал, что, потеряв Шэнь Цяо, школа Сюаньду отправила людей на поиски, и те в свое время с ног сбились, обыскивая место поединка. Им не суждено было найти ни следа, ведь к тому времени Янь Уши уже велел подобрать Шэнь Цяо и унести его с собой. И всё же, зная все обстоятельства, он не желал сказать о даосах ни единого доброго слова. В конце концов ему страстно хотелось увидеть, как Шэнь Цяо совершенно отчается, падет духом и из добросердечного, пусть и нищего, праведника превратится в изгнанника, озлобленного на весь белый свет.

Но усилия Янь Уши были тщетны: на язвительные речи Шэнь Цяо не ответил ни словом. Отыскав поблизости подходящий валун, он осторожно присел на него, дабы передохнуть.

Причина в том, что Шэнь Цяо всегда подмечал за Юй Аем исключительное упрямство и врожденную жажду славы и выгоды. Во всем, что бы тот ни делал, он стремился к совершенству и наибольшей пользе, и эта привычка у Юй Ая была с самого детства. Не окажись он в монастыре горы Сюаньду, кто знает, куда бы завела его судьба. Быть может, он стал бы вторым Янь Уши. Однако это исключительное прилежание досталось обители праведников: Юй Ай отдал всего себя, все свои помыслы горе Сюаньду и с тех пор ни о чем кроме не заботился. Соученики видели в нем родного брата, питали к нему любовь и уважение, чем переменили честолюбца и отогрели его каменное сердце. И Юй Ай платил им той же любовью. Вторым Янь Уши он все же не стал, и оттого Шэнь Цяо поверил в его искренность. Мог ли он заподозрить в своем шиди предателя? Пожалуй, даже Ци Фэнгэ, будь он жив, не предугадал бы случившегося на горе Сюаньду.

К тому же Шэнь Цяо не имел права роптать: он сам потерпел поражение от тюрка Кунье, сам опозорил себя на глазах мастеров вольницыцзянху и разом лишился своего положения и доброго имени. Юй Аю ничего не оставалось, кроме как взять обязанности настоятеля-чжанцзяо на себя и после заступить на этот пост. Никто бы не счел его недостаточно опытным, соперников у него не было. Пусть даже Шэнь Цяо выжил после падения, но претендовать на место главы Сюаньду никак не мог, да и постыдился бы требовать свое у братьев по учению. Иными словами, этот случай определил положение Юй Ая раз и навсегда.

Возвышение шиди казалось закономерным, однако Шэнь Цяо смущало то, как горячо Юй Ай клялся в верности Сюаньду, с каким волнением говорил о трудностях и терзаниях, с которыми ему довелось столкнуться, и как пылко заверял, что готов на все ради величия родной школы.

Если Юй Ай говорил правду и действительно стремился не просто к главенству, то и его сговор с Кунье касался не только предательства и устранения прежнего настоятеля. Союз с тюрками, безусловно, подразумевал куда более значимые свершения.

Придя к этому выводу, Шэнь Цяо нахмурился. Но сколько бы он ни размышлял, а догадаться, что задумал Юй Ай, не мог. К тому же думать об этом было затруднительно: голова страшно болела, виски как будто пронзали раскаленные иглы, и Шэнь Цяо пришлось повременить с этим вопросом. Но кое-что он знал определенно, и это касалось тюрок.

Восстание пяти варварских племен погнало цзиньцев на юг, и с тех пор Поднебесная пребывала в раздробленности: рождались и терпели крах новые царства, династии их беспрестанно сменялись. Но в таких империях, как Чжоу и Ци, государями стали владыки сравнительно просвещенные. Хотя те и произошли от северных варваров, но за многие годы переняли традиции ханьцев и теперь во всем походили на них. Решись кто-нибудь из них объединить Поднебесную, и народ, быть может, и согласился бы на такого правителя, пусть и не без ропота. Но тюрок никто не желал терпеть. Те придерживались совершенно варварских обычаев: преимущественно кочевали и пасли скот, совершали набеги на соседние государства и беспрестанно грабили города. Народ знал за ними слишком много дурного, считая тюрок от природы свирепыми и непредсказуемыми. И никто бы не принял тюркских вождей за просвещенных государей. А потому нет оснований полагать, что Юй Ай без причины пошел бы против всей Поднебесной и презрел укоренившиеся представления о тюрках. Проще сказать, союз с тюрками явно сулил ему баснословную выгоду.