Каждый раз Рафаэль включал этот бульварный роман из древней подборки забытого всеми автора, но не по причине больного интереса, и не по причине отсутствия вкуса, который мог бы спокойно существовать без лишнего осуждения со стороны. Всё складывалось куда проще. Это была некогда первая, ненамеренно включенная запись, под которую Рафаэль смог беспрепятственно погружаться в сладкую дымку. А после, если немного приложить усилий и перестать думать о бытовых проблемах, и вовсе впадать в праведное блуждание по своему бессознательному.

Живём мы с Антошкой, его женой Маруськой кошкой Василисой, серой крысой Фомой в огромной пятикомнатной квартире с пугающими коридорами. Получили мы такие апартаменты, объединив мою трёхкомнатную и доставшуюся Марусе от дедушки однокомнатную квартиры. Как мы продавали, покупали, переезжали и делали ремонт – отдельная эпопея, моё перо не способно воспроизвести весь пережитый стресс.

Жить бы нам да поживать в свеженьких комнатах, но тут-то и случилась эта непредсказуемая поездка в Париж. Оборачиваясь назад, я понимаю, что приключившаяся история началась ещё несколько лет до именуемых мною выше событий.

Накануне Нового года я задержалась на работе. Многие ученики спешат сдавать зачеты в канун каникул, рассчитывая на расположение преподавателя. Я решила оправдать их ожидания, поставив с десяток незаслуженных зачётов, затем засобиравшись домой. Мои родственнички уже трижды звонили на кафедру. Самым первым оказался Антошка, который мрачно сообщил, что продуктов нет и он жадно вскрыл на ужин единственную банку шпрот. Второй раз уже более мрачным тоном он возвестил, что, пока отрывал Маруську от ящика, всегда голодная Василиса полакомилась банкой подчистую. Третий звонок был уже от Маруси:

– Мамочка, – нервничала она в трубку, – Васечке очень дурно, она всё время сидит в туалете, а Анатолий говорит, что это шпроты пытаются отыскать выход. Мамуля, она не умрет?

После услышанного, в голове не возникло ни одной адекватно обозначенной мысли. Полное отсутствие конструктива. Теперь только образы, маски увиденных когда-то людей, да фрагменты фигур, хаотично всплывающие кружевом.

Возникает карусель с пластмассовыми зверюшками. Лица переплывают на детские тельца, занявшие своё место на этом аттракционе веселья. Они становятся ехиднее, брови сгущаются. Разносится нездоровый смех. Пустой фон начинает заполняться пчелиными сотами, которые, в свою очередь, обрастают пластмассовыми стеклопакетами. Контур каждого предмета прочерчивается неоновой нитью. Теперь на сознание падает красивый свет, напоминающий фотографии ночного Токио.

В фокус забредает самурай в традиционном костюме. В его руках красуется идеально наточенная катана. Голова неожиданно спадает с плеч. Невидимая сила разрубает традиционный образ, оставляя только неприятную мёртвую плоть.

Два ангела, сошедшие с дешевых конфет уносят вымоченное в крови тело. Для маленьких ручек взрослый мужчина – непосильная ноша, поэтому они скидывают груз в ближайшую урну, в райские сады тело не вознести. Только меч павшего забирает один из крылатых, ехидно надеясь на повышение. Начальник сверху любит коллекционировать редкие предметы примитивного рукотворного быта.

Лицо Анны перекрывает собою весь зримый кусок пространства. Из открытого рта доносится «тук-тук», сейчас она напоминает молчаливого дятла за работой. После небольшой паузы рот открывается снова, но теперь из него доносится мужской «кхм-кхм». Несоответствие возлюбленной внешности с тембром голоса вызывает тревогу. «Рафаэль… Рафаэль» – эхом разносится в черепной коробке. Голова оказывается в бочке с водой. Панический рывок наружу к жизни.

– Смотрите, как крепко уснул. Бедолага хорошо покуролесил вчера ночью. Во сколько говорите, привезли?

– Не так, чтобы уж сильно и куролесил. – Рафаэль успел вернуться в реальность из мира своих причудливых сновидений. Слегка припухшие глаза смотрят на две знакомые фигуры.

Заведующий доктор игриво поглядывает на сопровождающую его Лили, затем снова по-дружески концентрируясь на пациенте. В палате сейчас стоит тишина. Скорее всего медсестра выключила аудиокнигу заведомо, ещё до визита, со своего планшета, в котором очень досконально и точно отображалась больничная экосистема.

– Аааа, подслушиваете? Доброго вам дня, Рафаэль. – Пациент успел принять положение сидя, разминая затёкшие лопатки круговыми движениями назад.

– Здравствуйте, Саба. Давно не виделись.

Пятидесятилетний широкоплечий врач кивнул с пьедестала собственного роста, который, к слову, почти равнялся 0,00107991 10 морской мили. Пока образовался контекстный пробел, стоит отметить, что все причудливые меры измерения – следствие особенностей ума Рафаэля, которому в детстве не претили точные науки, даже наоборот, завораживали его своим многообразием в плане выражения. «Математика – вторая поэзия» – всё время повторял его учитель. Уже после, через много лет, повзрослевший ученик случайно наткнулся на высказывание: «Нельзя быть математиком, не будучи немного поэтом», – заявленное автором знаменитой теоремы о непрерывной функции, не имеющей производной ни в одной точке. Тем самым он доказывал возможность сколь угодного точного приближения многочленами произвольной функции 11 . После находки учитель немного потерял доселе возвышенный облик, который вырисовывал в своей голове Рафаэль, ведь факт кражи (по крайней мере, его смысловой части) был вполне очевидным.