Я спросила у крестного:

– Куда мы идем?

– Домой.

Мои ноги сделали предательский шаг назад, в сторону дома, который никогда не был моим. Сердце забилось так часто, что в груди стало тесно, и я испугалась, что не смогу сделать вдох.

– К нам домой, – пояснил крестный.

Я попыталась заглянуть ему за спину, словно могла увидеть то место, которое он назвал нашим домом.

– Далеко нам идти?

– Далеко, – произнес он, и его голос стал мягче. – И все же путь не займет и секунды.

Он поднял руку, и я шагнула к нему, испугавшись, что он щелкнет своими ужасными пальцами и я не успею ему помешать.

– Погоди, – почти крикнула я. – Мне… мне нужно собрать вещи.

Его взгляд метнулся не к дому у меня за спиной, а к сараю. Он знал, что все мои вещи хранятся там. Он знал, что я сплю в хлеву. Меня обдало жаркой волной стыда.

– Все, что тебе будет нужно, мы найдем на месте. А теперь нам пора. – Крестный снова протянул мне руку.

Нам пора. Мне стало по-настоящему страшно. Я никогда не бывала вдали от дома. Не дальше деревенского рынка. Не дальше избушки Селесты Алари в чаще Гравьенского леса.

Годами я представляла, как начну новую жизнь где-нибудь далеко-далеко. Но теперь, когда новая жизнь начиналась, я вдруг осознала с пронзительной ясностью, как сильно привязана к нашему крохотному участку земли. Я еще не ушла, но уже тосковала по прежней жизни. По нашему домику посреди леса, по семье, где меня презирали и не замечали.

– Мое одеяло, – сказала я, ухватившись за это оправдание. Мне требовалось больше времени, чтобы подумать. Чтобы разобраться в своих сомнениях и тревогах. Перед глазами заплясали черные точки, и мне показалось, что меня сейчас вырвет. – Которое ты мне подарил. Я не… Я не хочу оставлять его здесь.

Он щелкнул пальцами, и я не успела и глазом моргнуть, как у него в руках оказалось мое потрепанное бархатное одеяло. Он оглядел изношенную ткань, обратив внимание на дыры, которые я пыталась заштопать, и пятна, которые не смогла отстирать. Было понятно, что одеяло совсем старое и что им пользовались постоянно. Оно истерлось и потускнело, а от былого священного блеска не осталось и следа.

Крестный провел пальцем по линии моих неуклюжих стежков. Его двухцветные глаза оставались непроницаемы.

– Что-то еще? – наконец спросил он.

Я чувствовала, что теряю контроль над происходящим. Моя прошлая жизнь ускользает, как песчинки, которые неумолимые волны уносят обратно в море.

– Можно мне… можно попрощаться? – Мое горло сжалось, его будто набили опилками, которые перекрыли доступ воздуха. Я не могла сделать вдох. Мои губы дрожали от напряжения.

– Прощайся, Хейзел, – разрешил он и кивнул в сторону моей матери.

– И с остальными! Папа и Реми ушли на охоту. Можно мне попрощаться и с ними тоже?

Крестный нахмурился, размышляя.

– Ты еще с ними увидишься, – наконец сказал он, придумав, как меня утешить.

– Увижусь?

Мне и в голову не приходило, что я с ними увижусь. Что захочу с ними увидеться. Но теперь… Когда крестный сказал, что мне можно будет вернуться, в моем сердце затеплился лучик надежды и мой уход из дома больше не казался чем-то пугающим и необратимым, как раньше.

Он опять улыбнулся, и солнечный свет блеснул на его зубах, отчего они стали казаться еще острее.

– Я не забираю тебя навсегда. – Он издал звук, похожий на смех. – В мои планы это не входит.

– Планы, – повторила я. – Мне никогда не рассказывали о твоих планах.

– С сегодняшнего дня все изменится, – пообещал крестный и галантно предложил мне локоть, будто он был придворным кавалером, а я знатной дамой в изысканном платье. – Ну что, пойдем?

Я кивнула, почувствовав себя чуть счастливее. Я ухожу, но вернусь.

– Скоро увидимся, мама, – сказала я и взяла крестного под локоть. Его черный плащ, словно сотканный из теней – а на самом деле из тончайшей шерсти, – был очень мягким. – Я… я тебя люблю.

Мама посмотрела на меня пустыми глазами и коротко кивнула, принимая мою любовь, но не проявляя ответной.

– Не стойте, мадам. Собирайте монеты, – обратился к ней мой крестный с насмешливой учтивостью. – В конце концов, вы заслужили их.

Без стыда и смущения мама упала на колени и принялась собирать золотые монеты в грязный фартук. Их звон казался слишком веселым, неподходящим для этой минуты.

– Ты готова? – спросил у меня крестный.

Я уставилась на маму, мысленно умоляя ее посмотреть на меня. Сказать что-нибудь на прощание. Хоть что-нибудь. Но она была занята монетами, стремясь, чтобы ни один золотой кругляшок не ускользнул от ее внимания.