— Кто такая Мэгги?

Он ищет в моих глазах ревность, которой там нет.

— Моя сестра.

— Ааа…

Фрэнк бочком возвращается из-за занавески с двумя огромными бумажными тарелками, на каждой из которых лежит по гигантскому куску пиццы пепперони.

— Вот, пожалуйста, — говорит он, ставя их на стойку между нами. Он лезет в маленький холодильник и достает газировку.

— Спасибо, Фрэнк, — говорит Джуниор, протягивая ему хрустящую двадцатку.

Фрэнк хватает ее, открывает кассовый аппарат и отсчитывает сдачу одними четвертаками.

— Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, — говорит он, переводя взгляд с нас на меня. — Монеты, еще жетоны… — Он наклоняется ближе к Джуниору, — музыка для настроения.

— Я дам знать, — хихикает Джуниор. Он откидывает голову назад, давая мне знак следовать за ним.

Я беру свою тарелку и колу, и мы пробираемся через редкое минное поле из столиков и бегающих детей в дальний конец зала, где в тихом уголке стоит одинокий столик на двоих.

— Я полагаю, вы с сестрой часто сюда приходите? — Спрашиваю я, занимая место напротив Джуниора, когда он садится.

— Иногда, — отвечает он. — Не так часто, как в детстве, но да.

Я делаю паузу.

— Ты здесь вырос?

Джуниор берет свою пиццу, легко удерживая ее в одной руке.

— Нет, еще минут двадцать по шоссе. Фрэнк — старый друг моего отца, поэтому мы приезжали сюда… почти каждые выходные, когда были детьми.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь представить, каким был Джуниор в детстве. Я даже с трудом могу вспомнить, какой была я в детстве. Я, конечно, нечасто бывала в таких местах, как это… если вообще бывала.

— Здесь мило. Мне нравится.

— Подожди, пока не попробуешь пиццу, — говорит он, осторожно пережевывая. — Я никогда не пробовал ничего вкуснее, но, думаю, ты могла пробовать. Ты из Нью-Йорка, верно?

— Да. — Я придвигаю свою тарелку немного ближе. — Давай попробуем…

Я беру огромный кусок обеими руками и сворачиваю корж, чтобы было удобнее держать, прежде чем откусить большой кусок. Сыр тает, как только попадает на язык, смешиваясь с густым соусом и еще более густой пепперони. Мои вкусовые рецепторы танцуют.

— О, вау, — говорю я, ставя его на стол и прикрывая рот. — Это вкусно.

— Да.

— Это… — Я проглатываю это. — Она немного напоминает пиццу от уличного торговца возле школы-интерната, в которую я когда-то ходила…

Джуниор делает глоток колы.

— Школа-интернат?

— Зона высадки отсутствующих родителей, — говорю я. — Кэри Пирса точно не было рядом, и моя мама… ну… ей нравилось развлекаться.

— Ааа…

— Могло быть и хуже, я думаю.

— Где сейчас твоя мама?

Ее лицо всплывает в моей памяти, но только на короткую секунду.

— Она умерла несколько лет назад.

Лицо Джуниора вытягивается.

— О, прости.

— Нет, все в порядке, — говорю я. — Как ни странно, я на самом деле не знала ее так уж хорошо. Я заботилась сама о себе всю жизнь, по большей части.

Он пристально смотрит на меня мгновение, без сомнения, умирая от желания задать еще вопрос, но он спрашивает о другом.

— Ты скучаешь? Я имею в виду Нью-Йорк?

— Да, — киваю я. — Но у меня был выбор: либо остаться там, не имея денег, либо переехать сюда жить с папой…

— Трудный выбор.

— Он пообещал, что это того стоит. Не уверена, почему это обещание показалось мне более правдоподобным, чем любое другое, но я здесь. — Я откусываю еще кусочек, чтобы избежать любопытных глаз Джуниора, облизываю губы, чтобы как можно больше ощутить вкус этого восхитительного сыра. — Но… Мне здесь тоже вроде как нравится.

— Да?

— Да, на Среднем Западе все такие милые и гостеприимные.

Он качает головой.

— Они просто хотят залезть к тебе в штаны.

Я смеюсь, чуть не подавившись колой.

— Ну, тогда, я думаю, это все объясняет.

— Я имею в виду… Я не хочу говорить за всех, но… — Он чешет щеку, широко улыбаясь. — Как только распространится слух, что все, что нужно, чтобы заставить тебя пойти на свидание, они, вероятно, больше не будут такими милыми.

У меня отвисает челюсть.

— Да, это и откровенный шантаж.

— Я не шантажировал тебя… — защищается он. Я откидываюсь на спинку стула, пристально глядя на него. — Ладно, возможно, был небольшой шантаж.