Полупризраки, если быть честной, имели много алхимических зелий, отвратительно пахнущих. Как-то Аврора оказалась рядом с поломанной самокатящейся повозкой, так зелье со смешным названием «бизин» чуть с ног не сшиб. Потом полдня кружилась голова, а в носу стояла тошнотворная вонь. Это ведь простые люди к запахам не внемлют, как тот слепец, что щурится в темноте и зажигает свечу поярче. И ведь сие есть оборотная сторона монеты, коей заплатили предки за сделку с лесным духом.

Оттого девушка и не любила сильных запахов, предпочитая лёгкий аромат хорошо мытого тела с примесью лесных трав и цветов. Ну, или запах кедра.

Наёмница потянула носом и тут же учуяла лёгкий аромат хмельной жжёнки — не иначе генерал-барон опять её в «коф» добавляет. Потом принюхалась сильнее — нет, кажется, пьёт прямо так — из бутылки.

Девушка немного поёрзала, устраиваясь в кровати поудобнее. Ей нравилась казарма. Было в ней что-то тёплое, как воспоминания о детстве: сперва в родовом поместье, а затем, когда Небесная Пара отмерила десять лет, учёба в орденской школе. Ибо по королевскому указу детей дворян, лояльных трону и храму, учили владеть силой, оружием и писчим пером в Ордене — в столице. Ух, как недоделанные орденские гвардейки не любили северных школярок, особенно за беспрепятственный выход в город. Чуть что, сразу дуэль до первой крови. А порой и до смерти. Взять хотя бы ту Джинджер. И хотя рыжая волчица тоже из эрлов, и даже из дальней-предальней родни из обнищавшей ветви клана, у Авроры сразу зачесалась кулаки. Во время учёбы раз десять с ней сходились на ножах, кастетах и длинном клинке по разным поводам, а потом ту бешеную, лишённую манер храмовницу выгнали, потому как не смогла удержать зверя внутри.

Тот день хорошо запомнился, их разнимали целой дюжиной школярок. Потом прибежали наставницы. Орали. Призывали к порядку. А затем Джинджер скрутили верёвками и увели. Будь тот бой на шпагах, было бы много трупов, но руки были пусты, если не считать тяжёлых деревянных кружек. А всё потому, что у Джинджер внутри дикая злоба, как бы бешенство души — так от неё даже лис отказался. И матушки нет — повесили за разбой, а уставший от безумств папенька, будучи не в силах ни совладать с дочкой, ни заплатить за обучение, сдал в орденские, а не к дворянским детям.

Аврора дотронулась долго заживавшей после той стычки челюсти, протяжно вздохнула и снова посмотрела на подушку. Конечно, тогда не было таких мягких подстилок, нежных простыней и бесподобных подушек — лишь набитый свежей соломой матрац, такой же соломенный тюфяк под голову, кусачее шерстяное одеяло и овечья шкура, выручавшая в холода. И даже дома таких подушек не было. А здесь она такова, что и королеве предложить не стыдно — мягче лебяжьего пуха.

Тогда бы, в детстве такую подушку.

Девушка улыбнулась, а потом опечалилась. Матушка с папенькой, да будут к ним благосклонны Шана и Сол, когда будут не в силах сами вести дела, передадут, как того требует традиция, имение старшей дочери — Виктории, почему и пришлось младшей Авроре пребывать в поисках ратных подвигов, ведь иные промыслы для дворянок порицаемы.

Но ничего, здесь рекомендация, там рекомендация, и может быть, получится добиться плаща королевской гвардии. И чем больше писем с гербовыми печатями, тем лучше.

Девушка прикрыла глаза, а вскоре мимо пронёсся шлейф благовоний нового «натчалинк бази», коим был молодой, но дерзкий маркиз. Шлейф протянулся к выходу, значит, маркиз ушёл.

Аврора усмехнулась. Первым делом, что делает любой зверь, это проверяет вольные ветра, щели и дыры со сквозняками, чтоб знать, куда течёт воздух. А воздух несёт с собой запахи — его тайное оружие.

Но вскоре со стороны кельи генерал-барона послышался громкий зов:

— Аврора!

Был бы на месте зовущего дневальный, девушка бы взвела курок пистоля, направила в лицо и громко пояснила: «Для тебя я — леди Аврора», но сейчас она просто рывком соскочила с кровати, схватив с небольшой тумбы широкополую шляпу и потянувшись к сапогам и шпаге. Валяться в кровати хорошо, но барон звал не просто так. Да и матушка всегда говорила, что безделье разъедает душу, как гниль поражает могучее древо, что снаружи кажется крепким, но внутри лишь труха. Более того, безделье убивает само человеческое тело, наполняя сырой глиной лени. А лень — смертный грех, наказуемый Небесной Парой. В посмертной бездне бездельники обречены на вечный голод и холод.

Аврора лёгкой походкой дошла до кельи генерала и встала в проёме открытой двери, где его милость сейчас неспешно ковырялся в большом шкафу.

Генерал-барон был высок для мужчины и даже доставал Авроре макушкой до бровей. От него действительно пахло кофом и пережжённым в перегонном кубе вином.

Сам барон, хоть и был богат, жил очень скромно. Слуг не имел, кроме временно назначаемых «динвални». Но скромно — не значит бедно. Шкаф, стол и стулья были на зависть богатыми и добротными в своей простоте. Одно только ровненько-преровненькое стекло поверх столешницы много чего стоило.

А ещё поговаривали, что барону уже триста лет.

— Аврора, — произнёс важный халумари, доставая из шкафа длинное удилище с хитрыми приспособлениями, вроде как одноручный ворот, какой стоит на тяжёлых арбалетах, но с намотанной на него тонюсенькой полупрозрачной нитью вместо верёвки.

Затем на свет появились блестящие фигурки мелких рыбок и крючки.

— Отныне у тебя будет другое задание — ты не будешь сопровождать господина режиссёра, — продолжил генерал, глянув на наёмницу из-под густых седых бровей. — Мой сюзерен возложил на меня печаль, дабы похвастаться перед герцогом, и мне предстоит найти ненаходимое — перо феникса. Но пока будем искать, можно отдохнуть. Я порыбачу, погуляю по чистым лесам, посмотрю мир. И ты будешь меня сопровождать. Жалование обещаю, как полагается по чину — тройное.