Ещё раз смерив взглядом капитошку, Пётр Алексеевич задумался.

Борщёв был в самую притирочку по верхней допустимой отметке.

В принципе, и на морду сойдёт. Глаза серые. Волосы тёмно-русые. Руки чистые, ухоженные. Загара немного. Не широк, но жилист. В общем, не аристократ, но и на крестьянина непохож. Эсквайр, одним словом.

Вздохнув, генерал по-отечески взъерошил волосы на голове Дмитрия и заговорил:

— Мне предстоит поход. Нужен человек на должность адъютанта. Ты хоть и зануда и тот ещё кровопийца, но имеешь понятия, что и как. По внешним параметрам тоже подходишь. В общем, капитошка, ты готов пойти со мной? Но запомни, предлагаю только один раз, второго шанса не будет.

— Но я же не прогрессор, — криво улыбнулся Борщёв, словно неудачной шутке. А затем поглядел на новичков, взвешивая плюсы и минусы ситуации, заодно сравнивая себя с прибывшими.

Из плюсов — из обычных штабников можно сразу шагнуть в космонавты и Миклухи Маклаи, а то и на Колумба замахнуться. У Юрца же получилось.

В общем, заманчиво получается.

Из минусов же только один — здесь вполне могут убить или похитить и продать в рабство. Но заманчиво же… сука, и совсем как в той поговорке: или грудь в крестах, или голова в кустах.

Видя замешательство во взгляде капитошки, который аж губы кусать начал, генерал достал из кармана значок с кроликом и факелом — герб допущенных к внешним походам, протянул значок и прошептал мягонько-мягонько, совсем как стекловата:

— Дима, здесь я решаю, кто прогрессор, а кто нет. Неволить не буду. Мне исполнитель из-под палки не нужен, но если дашь согласие — ты прогрессор. Время подумать — до утра.

— Так, уже утро, — проговорил капитан Борщёв.

— Тогда жду ответа.

Дмитрий повёл шеей и оттянул ставший тесным ворот формы, потом коротко ухмыльнулся, облизал губы и протянул руку, на которую упал значок. Кролик, он же заяц — символ чуткости и, как ни странно, бесстрашия. Не зря же была песенка, в которой зайцы в полночь косили трын-траву. А факел в лапках — светоч знаний. Была ещё одна шутка, связанная с живущими в норах книжными персонажами — хоббитами, которые созвучны рэббитам — то есть тем же кроликам, если переводить с английского. А уж про то, что в прогрессоров Реверса отбирают преимущественно низкорослых, как те же полурослики, и говорить не надо.

Едва значок упал на ладонь, генерал хлопнул Дмитрия по плечу и повернулся к унылым новичкам, даже не понимающим, что сейчас произошло:

— Запомните. Лягушонок — это местный синоним идиота. А слёзы дождя — это горе луковое.

Тускло светлел самый краешек неба, и утро готовилось прокатиться по мокрым от росы травам едва заметным туманом. Но ночь ещё не убрала своё чёрное покрывало, и густые кусты, облепившие склон холма, скрывали истинных полупризраков от посторонних взглядов.

— Времени не хватает, — мелодично прорычала фигура в плотном одеянии. Движения были резкими, а сама напряжена, словно вот-вот сорвётся в бег. Но сие не удивительно, ведь долгий бег был частью её службы дозорной Туманного Леса.

Впрочем, они обе состояли в дозоре, только одна являлась воительницей, а вторая — колдуньей.

— Не рычи, не собака, — ответила вторая, которая колдунья, вздохнула и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, ибо давно отвыкла от подобных приключений. Она была немного старше своей спутницы по годам, а по умению являлась мастерицей чар, и звали её Цитифур, то есть Огнекрылой. Но не в честь пламени или умения вызывать огонь. Нет, огнекрылыми гусями в языке первородных звали обитающих на солёных озёрах фламинго. Высокая и стройная, с лёгкой горбинкой на носу, девушка действительно походила на розовую птицу, но голос у чаровницы был не в пример лучше, и мать даже подумывала дать дочери имя Соловушка.

У нетерпеливой же воительницы забытое ныне детское имя сменилось на Аргифирет — что значило Серебряная Куница.

А ещё они были родные сёстры. Хотя и от разных отцов.

— Она действительно здесь, или мы идём по ложному следу? — недовольно проронила Куница.

Фламинго задрала голову и замерла, прислушиваясь к утренним шумам. Робко, словно до конца не проснувшись, пели первые птицы. Попискивали ещё не ушедшие на дневной покой летучие мыши. А со стороны крепости самозванцев доносились непривычные звуки, по которым сложно что-либо понять. А когда шедший с девами с поклажей на спине бычок негромко замычал, чародейка свела пальцы щепотью и прошептала:

— Тишина.

Бычок тут же смолк.

Немного постояв, Огнекрылая Гусыня Цитифур присела и дотронулась подсохшей земли. По траве — от травинки к травинке — прыгая, как быстрые блохи, к ладони устремились зеленоватые искорки, а достигнув, упали изумрудными снежинками в палые листья. Листочки шевельнулись и вспучились небольшими бугорками, а из бугорков проросли грибы — сыроежки со шляпками всех цветов радуги.

Когда грибы подросли, чародейка оторвала руку от земли и тихо произнесла:

— Говорите.

Низ шляпок грибов вспыхнул ровным желтоватым призрачным светом, а на ножках грибов сразу же проступили прозрачные, как крылышки стрекоз, человеческие лица, и духи лесных полянок наперебой защебетали:

— Здесь! Мы видели! Здесь! Они везли её в клетке!

— Довольно. Теперь прочь, — приказала Цитифур и взмахнула рукой. Лица исчезли, шляпки погасли, но сами грибы остались. Женщина вздохнула и тихо проронила: — Других единорогов на землях людей нет, значит, это покровительница рода.