Оба молча смотрели друг другу в глаза. Последний час не требовал от них слов. Только зеркальное отражение мерцающих взглядов в проникновенном безмолвии.

Пока тишина не нарушилась настойчивой вибрацией забытого на полу мобильного…

Глава 24

«я здесь утопаю в делах монотонных дней, не скучаю, ни о чём не жалею, сердце стало, как металл. но если ты улыбнёшься кому-то, как улыбалась мне,

я пропал, моя девочка, я пропал». Аня Захарова «Фатальность»

Она рассерженной, но молчаливой фурией метнулась в ванную, чтобы одеться. Он проводил её прямую изящную спину сожалеющим взглядом. Признавая свою косвенную вину. Но это тот случай, когда иначе Рома поступить не мог.

Конечно, ему было тяжело и неприятно от того, что происходит. Еще пять минут назад оба вглядывались друг другу в глаза, веря, что самый главный и страшный прыжок над пропастью сделан, теперь на этой стороне их ждет только счастье. А сейчас, облачаясь в свои измятые вещи, мужчина с несвойственной ему тревожностью думал, что убедить Элизу в чем-либо будет практически невозможно. Девушка ничего не сказала, лишь поджала губы, но посмотрела с такой обидой и горечью, что сомнений не оставалось — выводы для себя она сделала неутешительные.

Так же безмолвно они уселись в машину. Проехали какой-то отрезок пути. И Разумовский заметил, что её немного знобит. Возможно, это колотит нервной дрожью. А, возможно, она успела замерзнуть на объекте. Тут же включив обогрев, он вздохнул и снова уставился в лобовое стекло.

За полтора часа до дома Элизы не было произнесено ни слова. Лишь напряжение — колючее, злое, темное — нарастало в геометрической прогрессии. Рома не хотел отпускать её в таком состоянии, поэтому, остановившись во дворе, повернул ключ в замке зажигания и потянулся к девушке. Она предсказуемо отшатнулась и ровно попросила:

— Разблокируй двери.

— Элиза… Ты не понимаешь, речь о матери, я должен помочь.

Но она снова лишь поджала губы, обдав его яростным непринятием в своих нереальных глазах. Точно так же, как после звонка Лены, которая, захлебываясь в истерике, попросила приехать и поддержать, поскольку испугалась — в очередной раз её маме стало плохо, и «скорая» увезла женщину в больницу, но уже в реанимацию.

— Элиза… — мужчина позвал почти с мольбой. — Я должен…

— Да! — неожиданно громко выкрикнула она и резко отвела взгляд, вперившись в темноту за окном. — Ты должен! Ты всем должен, Рома! И ты прав, я не пойму этого. Как и не пойму и не поверю, что Лене больше не к кому обратиться. Ты, ты, только ты! И ты должен, черт возьми, должен! Поехать, быть с ней рядом. Поэтому поезжай.

Девушка с диким неистовством выпустила из себя воздух и дернула ручку. Разумовский наблюдал за этим свирепством и вновь признавал, что в чем-то она права. Но договориться со своей совестью и отказать Лене сейчас не мог.

— Ты дождешься меня? — тихо спросил, привлекая её внимание. И тут же получил хлесткий изумленный взор, направленный ему в лицо: — А должна? Вряд ли так быстро удастся утешить бедняжку. Так что, нет, я тебя не дождусь. Ни сегодня, ни завтра… — Прекрати, — попросил он устало. — Прекратила, — вдруг послушно согласилась Элиза. — А теперь разблокируй.

Звенящие нотки в её голосе заставили его повиноваться. Наверное, так будет лучше. Пусть остынет, а потом он вернется, и они всё спокойно обсудят.

Щелкнула сигнализация. Девушка, было, дернулась к двери, но почему-то передумала и развернулась к нему. Внезапно вскинула вперед руку, выдвинув вертикально свою ладонь.

— Примитивный вопрос. Что ты видишь, Рома? Внутреннюю сторону, да? А я — тыльную. Но ведь мы оба смотрим на ладонь, правда? Так и у нас: я вижу, что между двумя женщинами здесь и сейчас ты сделал выбор не в мою пользу, а ты твердишь обратное. Мы друг друга не услышим. И каждый будет прав по-своему. Я ведь поверила… зная тебя, даже без твоих слов поверила, что ты закончил прошлую историю, чтобы мы попытались снова. Но… завтра Лене понадобится пересадка селезенки, послезавтра — еще что-нибудь, и, конечно, ты должен будешь помочь, потому что это важнее, чем будущее наших отношений. Вот и поговорили, Разумовский. Вот и поговорили…

Да уж… поговорили.

Этот день должен был завершиться не так.

Дождавшись, пока её силуэт исчезнет в подъезде, Рома тронулся с места. Еще через полтора часа, принявший душ и переодевшийся, он был в клинике у Лены. Потерянная, бледная, с опухшими красными глазами, девушка выглядела невероятно напуганной и беззащитной. Она обняла его с отчаянием и надрывно всхлипнула, а мужчина прижал хрупкое тело к себе и поморщился, учуяв характерный больничный запах, который не переносил.

Разумовский очень хорошо понимал страх Лены. Более того — непроизвольно перед глазами возникали сцены из его собственный прошлой жизни, где в течение почти трех лет они пытались спасти маму, прибегая ко всем возможным вмешательствам.

К счастью, Элиза не понимает. И дай Бог, чтобы еще очень долго не понимала, что это за эмоции. Он не винил её за такую реакцию, она закономерна. Но и сам поступить иначе не мог.

Точку в истории с Леной Разумовский поставил чуть больше недели назад, честно признавшись девушке, что их взаимоотношения себя исчерпали. Поблагодарил за теплоту на протяжении всего времени и предложил ей два варианта: остаться и попробовать работать, как раньше, поскольку в качестве помощницы она его устраивала, либо дать ей хорошие рекомендации и поспособствовать устройству в другую престижную фирму. Та на удивление спокойно и без романтических излияний приняла его позицию, но выбрала первое, то есть, ничего не менялось, кроме прерывания их связи. И несмотря на это, мужчина не считал правильным в трудную минуту отвернуться от неё и сказать, что больше не обязан возиться с её личными проблемами, к которым и относится здоровье матери. Для него такой исход был дикостью, и всё естество противилось этому. Нельзя взять и перечеркнуть совместные годы — вот так по щелчку.