Девушка потерла ноющие веки, забыв о том, что у неё испачканные пальцы. И как только крупицы грязи попали на слизистую, зажмурилась от жуткого зуда.

А в следующее мгновение бережными движениями ей стали оттирать тканевым платком последствия этой беспечности.

И Элиза снова бесконтрольно всхлипнула, почувствовав себя жалкой и никчемной. Не такая забота ей сейчас была нужна, не такая…

— Отвези меня, пожалуйста, домой, — попросила жалобно и закашлялась.

Разумовский встал на ноги и протянул руки к её предплечьям, чтобы помочь.

— Не трогай! Не хочу…

Под его осуждающе-грозный взор девушка отряхнула одежду и поднялась.

Мужчина молча развернулся и пошел вперед. Она — ковыляла сзади. Никто из них не вспомнил о том, что надо попрощаться. Да и показываться перед родными в таком виде — не лучшая идея.

Рома был зол. Элиза понимала, что такой неприглядный ракурс стал для него своего рода обвинением. И он явно считал, что незаслуженно. А у неё на этот счет были свои видения.

Девушка просто устала. Устала доказывать, что чего-то достойна. Любви, уважения, справедливого отношения… И того же чертового понимания от других!

Пока Разумовский, непривычно нервными рваными движениями вел машину, сжимая руль до побелевших костяшек, Элиза бесшумно лила слёзы, расклеившись до снования.

Смотрела перед собой в темноту ночи и, словно только теперь ясно и четко видела неприглядную правду, честно признаваясь себе в этом. Что всё шло из детства. И, быть может, судьба у неё такая — строптивая, зараза. Требует бороться за право быть тем, кто она, Элиза, есть.

А по факту… кому это нужно?..

С малых лет приходилось доказывать всем вокруг, что не оболочка делает из неё человека, а её внутреннее содержание. Сначала это особенно ярко проявлялось, когда она попадала на родину во время каникул. Сестры и братья хихикали над ней, мол, можешь особо ничего не делать, тебя и так любят и всё разрешают из-за смазливой мордашки. А Элиза из дикого упрямства спешила доказать им обратное. Поэтому, пока те бегали во дворе и играли в задорные игры, она возилась то с дедушкой, то с бабушкой, охотно выполняя мелкие поручения. И глупо гордилась собой, решив, что таким образом честно заслужила любовь.

Так и сформировалась пресловутая детская травма.

Потом, чем старше девушка становилась, тем сильнее этот стереотип проявлялся в её окружении. Всем почему-то казалось, что безупречная внешность сама по себе уже обеспечила Элизе успех по жизни. И можно не прикладывать усилий. Это откровение задевало за живое и заставляло стараться рьянее. Учиться — только на отлично. Заниматься творчеством — только с высоким результатом. Пойти в спорт — только за победами.

Но её продолжали задевать однотипными и берущими корни из зависти намеками. Что всё это получено в большей мере за красивые глаза. И под конец вышло так, что, обладая исключительной красотой, девушка при этом чувствовала себя поистине ущербной и ненавидела свою внешность. Стремилась исправить этот раздрай всевозможными достижениями. Даже выбор профессии продиктован её внутренним непринятием такого положения. Она хотела бороться за справедливость, чтобы восстановить баланс.

Но её рвений не понимали. Людям почему-то свойственно обесценивать переживания другого человека, если сами они переживают о других вещах — более важных, на их взгляд. И со временем в компаниях Элиза научилась попросту не говорить о себе вообще.

— У меня осталось одно выигранное желание, Рома, — прохрипела девушка, вытирая щеки. — Выполни его, пожалуйста, так же, как и я в свое время — беспрекословно.

Она повернула к нему голову, взглянув на любимый острый профиль, который сейчас напрягся еще сильнее в ожидании того, что она скажет, и твердо произнесла:

— Разведешься со мной.

От неожиданности Разумовский кинул в неё быстрый короткий взгляд, выдавая свой шок выражением растерянности в глазах. Но вернулся к дороге и немного погодя выжал из себя:

— Зачем ты это делаешь? Почему ты избрала такой неправильный способ избавляться от боли — всегда убегать? А не устранять её? — Я устала разочаровывать и разочаровываться. — Это не ответ. В тебе говорят эмоции. — Во мне сейчас нет никаких эмоций, — парировала сухо. — Элиза… — Как интересно, да? — перебила она, фальшиво рассмеявшись. — Ты победил — мы поженились. Я победила — мы разводимся. — Это не выход, мы ничего не выяснили. — Просто сдержи слово, — выкрикнула со злостью, теряя терпение. — Я больше не хочу так, почему ты не понимаешь?!

Он не ответил. Сжал челюсть еще сильнее, играя желваками, и тяжело дышал весь остаток пути.

И, когда, остановившись во дворе, обернулся к ней, Элиза поймала его прямой пронзительный взгляд, тот самый — фирменный, в самую душу, и честно призналась:

— Я замучалась оправдывать чьи-то ожидания. Особенно — твои. Оказывается, мне тоже необходимо, чтобы меня любили просто так. Без причин и оснований. Думаю, без особого труда у тебя получится к понедельнику подготовить все документы. Давай поставим точку в этой истории.

— Ты уверена в своем решении, Элиза? — сокрушенно выдохнул Разумовский.

— Да. Всё.

Она вышла тихо. Не прощаясь. С каждым шагом всё больше и больше чувствуя потребность кинуться обратно к нему. Но заставляла себя идти.

Он её снова не обнял. Даже после отчаянного откровения. Он ей снова не сказал нужных слов. Даже зная, что они бы остановили её. Он её снова отпустил. Когда она так нуждалась в нём…

Глава 26

ты там, чуть дальше линии плеча, по шейным позвонкам губами — на полторы октавы вниз... ты там, где изначально был намечен богом, но до конца не воплощён крыла эскиз... где тонким светлым пухом для тебя так беззащитно выстлана дорожка к приоткрытой дверце, ты — под лопаткой... слева... ты — вместо сердца... Вет Лавиртум