Самым сложным было признание филофобии[3] как результата детских травм. Наверное, как и у всех «больных», путь ее исцеления тоже стал возможным только после принятия своей «болезни».

Люди могут говорить и думать о тебе разное без оснований, но, когда ты впускаешь их мнение в свое пространство и выделяешь ему почетное место, оно уживается там и практически становится правдой.

И она решилась на это — методично высвободить захламленное пространство. Жизнь не должна строиться на стремлении кому-то что-то доказать, чтобы в итоге заслужить любовь. Да, черт возьми, ей повезло чуть больше, чем другим, и в этом нет ее вины! За безупречную внешность, гибкий ум, прекрасную память и большие способности не надо было оправдываться и всячески демонстрировать, что достойна их. Элиза и так развивала свои данные, прикладывая немало усилий. Ну, кроме красоты. Все, что имела, являлось ее собственной заслугой, и этим просто следовало уметь гордиться и наслаждаться, а не ставить галочки и перепрыгивать дальше со словами: вот, видели, я заработала, а не... то самое. Любить себя за уникальность, за то, что ты такой есть. Фраза, которая всегда казалась идиотской, а на практике оказалась чуть ли не невыполнимой.

Расставание с волосами было не просто благородным поступком, а отправной точкой для перемен. Конечно, в первую очередь ее покорили глаза девочки, с восторгом смотрящей на шевелюру, которой сама была лишена из-за терапии. Но этот бескорыстный жест одновременно выступал стартом.

Постепенно она искореняла закоснелые привычки.

Первое: пробовала питаться в заведениях общепита. Заставляла себя понемногу. Сколько можно взращивать брезгливость? Такая ее концентрация в человеке — не есть норма, это ведь тоже своего рода непринятие, особенно, когда сутками напролет находишься в социуме.

Второе: справедливо рассудив, что других вариантов заработка в чужой стране без владения национальным языком у нее нет, Элиза согласилась выйти в эскорт. Ася уверяла, что это временно, пока окончательно не заживет шрам, который потом надо будет убрать, и можно вернуться в модели. Вот здесь девушка буквально ломала себя изнутри кирпичик за кирпичиком. Торговать лицом, всю сознательную жизнь порицая это занятие, было крайне тяжело. И договориться с собой удалось далеко не сразу. Рациональная ее часть напоминала — на что-то нужно жить, и, если уж люди готовы платить за твое общество без интима, дерзай.

Третье: училась открыто общаться с мужчинами, принимая тот факт, что перед собой в ее лице они преимущественно видят красивую картинку. Подавляя в себе рвение убедить их в том, что у нее еще и функционирующие извилины вместо нитки между ушами. Данный пункт вытекал из предыдущего, и во время «работы», пока была вынуждена мозолить глаза хотя бы час-полтора перед тем, как уединиться где-нибудь, Элиза старалась быть вежливой и учтивой с «клиентами». И для нее позже стало удивительным открытием, что протест пошел на спад, а потом и вовсе исчез. Ей действительно стало безразлично, что на нее смотрят с похотью. Здесь главным было то, что никто из них никогда ее не получит, а практиковаться в психологии поведения этих буржуев оказалось даже полезным. Тренировало умение абстрагироваться и источать хладнокровие в ответ на проскакивающие непристойности.

Четвертое: приспосабливалась взаимодействовать с женщинами. Убрала предвзятость, свыкнувшись с мыслью, что отныне ничем не лучше и не хуже никого из них. Это же так просто — избегать пустых конфликтов, беречь свои нервы и знать, что это лишь тебе во благо. Просто — когда осознал бесценность молчания.

Пятое: познала искусство женственности, истребляя в себе комплекс неполноценности и стремление закрыться под неприметной одеждой. Девушка ведь сознательно избегала красивых эффектных вещей, потому что и так привлекала внимание. Годы напролет зарывала желание выглядеть по-девичьи и отдавала предпочтение унылому скучному стилю.

Здесь, безусловно, ей очень помогла Ася, являющая собой уникальный образец женской красоты. И это было о состоянии, а не внешних данных. Чего стоил ее бессменный утренний ритуал: заходя после пробуждения в ванную для гигиенических процедур, та обязательно выходила с помадой на губах. Разной. И по цвету можно было определить, кто она сегодня — роковая женщина или бессовестная нимфетка. Эта девушка любила все свои ипостаси, потакала своим порокам и не стыдилась капризов.

Ася привила Элизе вкус, приучила правильно сочетать элементы облика и не бояться экспериментировать.

Да и, вообще, Ася оказалась для нее судьбоносной личностью. Первое время никак не отпускала навязчивая мысль, зачем ей это? Привозить с собой незнакомого человека из Москвы, впускать в дом, помогать, поддерживать? Могут ли эти действия быть бескорыстными?

— Я — художник, деточка, — со смехом призналась она на вопрос Элизы, зачем ей это надо было. — Если в моей голове сложилась картинка, и ты стал ее недостающим пазлом, не успокоюсь, пока тебя не завербую. То есть, я очень даже корыстна в этом случае. Ты же стала свежей кровью в моих проектах, усердно трудилась, чтобы оправдать доверие. Да и грех было пропадать такой фактуре. Ты обесцениваешь в себе то, за что миллионы женщин готовы продать душу дьяволу.

Пришлось снова и снова без выяснения причинно-следственных связей смиряться с тем, что творческие люди особенные, а их поступкам не стоит искать обыденную логику.

Так они и жили, Ася варилась в ярком и сверхнасыщенном призвании нести красоту в массы своими творениями, а Элиза постигала азы свободной от стереотипов и комплексов жизни. Перенимала некоторые привычки: гибкость мышления и легкость взглядов, а также курение крепких сигарет, если первое и втрое дают сбой, и становится совсем невмоготу, когда воспоминания припечатывают своей тяжестью.