Попробовал по голосу понять, кто говорит со мной. Между слов «спасителя» проскакивало урчание, временами оно перерастало в полноценный рык. Такой звук издавал кот, который явно ждал чего-то от хозяина, но глупый человечишка не понимал, что именно.

— Неотесанность, наглость, легкомысленность, — оглушил меня голос. Теперь он звучал намного громче, будто его владелец стоял передо мной. — Продолжишь, и мой король запретит тебе появляться в наших землях.

— Вы говорили про… — начал я и оборвал себя. Мой голос вернулся!

— Помни о долге перед нами.

Темнота взорвалась вспышкой света. Я зажмурился, но яркая белизна пробилась сквозь веки. Прикрыл глаза руками. Погодите… Руки! Я вновь почувствовал тело, ощутил вязкость окружения. Оно больше напоминало плотную жидкость, нежели… воздух.

Я вынырнул из него, мое лицо обдала прохлада, а в уши ударили новые звуки: перешептывания, треск стаканов и шелест одежды. Мои веки распахнулись сами собой.

— Добро пожаловать на заседание Совета, челядь.

— Добро пожаловать на заседание Совета, челядь.

Моему взгляду предстала комната. Она ширилась, вздымалась вокруг меня — от размеров перехватывало дыхание. Мраморные стены и пол освещались свечами на люстре под стать габаритам помещения. Даже сотне, тысяче крошечных огней не хватало, поэтому в комнате царил полумрак.

Я попятился, и под ногами хрустнуло, взгляд тут же прыгнул вниз. Меня окружали обломки, кусочки ваты, которая давно пожелтела, и осколки хрусталя или стекла — я не разбирался. Они стелились по полу и тонули в своих тенях. Казалось, через зал пронесся ураган.

Готов поспорить, раньше здесь принимали богатых господ или самых настоящих дворян — на второе намекал общий стиль комнаты, она, как и поместье этой женщины, хорошо бы смотрелась в учебнике истории, в разделе про Российскую империю.

Без предупреждения на меня обрушилось четыре взгляда. Я поморщился и зажмурился. Они кольнули, вонзились в кожу, словно иглы шприца во время забора крови. Медленно, внимательно. Их владельцы разглядывали не мое лицо, нет, они пробирались вглубь, под кожу, под мышцы, под кости. Прямо к душе, к моей сути.

Взгляды шелохнулись. Один пополз вниз, опустился на щеку и рассек ее, подобно скальпелю хирурга. Второй перепрыгнул, ударил в грудь. Третий не двинулся с места. Четвертый осторожно вытянулся из-под кожи, чтобы не повредить, и исчез.

В голове загудела тупая боль. Я вскинул перед собой руку, чтобы закрыться, и опешил.

Сквозь мешковатые рукава толстовки просвечивались тонкие, как спички руки. А сквозь них виднелись стены. Я напоминал призрака, уже не в отражении зеркала. Черт.

В боковом зрении, под ногами, промелькнул пушистый хвост. Я обрушил взгляд вниз.

От меня вышагивал крупный кот породы мейн-кун. Его серую шерсть покрывали большие серые пятна, которые желтели в тусклом свете и отдаленно напоминали «глаза» на павлиньих перьях.

Мейн-кун шел к пожилому мужчине. Он сидел на стуле возле стены, в тридцати метрах от меня. На нем были ярко-красный пиджак, брюки того же цвета и ядовито-желтая рубашка. Внешний вид приковывал к себе взгляд, притягивал внимание, словно черная дыра. Седые волосы свободно спускались до плеч, а подбородок украшала бородка. На коленях я разглядел трость.

Справа от него, вдоль стены, на равном расстоянии друг от друга находилось четыре то ли стула, то ли кресла. На трех сидели люди, а четвертое — в середине — пустовало и делило стену на две половины. По два кресла на каждой.

Я сразу увидел Александра, ублюдка, который бросил меня на растерзание Парковке и Автобусу. Он сидел крайним на второй половине.

— О Горнило Судеб, — воскликнула девушка справа от пожилого мужчины в яркой одежде. Ее золотистые волосы заплетались в косу. На ней было белое платье и белые туфельки. — Мальчик с трудом удерживает себя в мире. Кирилл его чуть не убил.

Александр громко прочистил горло и спокойно произнес:

— Я — Александр.

У меня из груди поднимался жар. Жидкое пламя разливалось по венам и заполняло мышцы, каждую клеточку. Я не спешил. Криками делу не поможешь.

Мой взгляд прыгал из угла в угол, ощупывал кучки обломков, искал укрытие. Но в зале отсутствовала мебель. Я чувствовал себя хомячком в открытом поле. Когда на глаза попался высокий проход, в котором застыла тьма, я выдохнул. Десять метров — столько отделяло меня от выхода. Один рывок.