Я поднял отражение ножа, положил его в левый карман. Лишним не будет. Следом вытащил настоящий из рюкзака, сжал в правой руке и повернулся в сторону пятиэтажки. Нашел бы даже без ножа. Если остальные дома напоминали муравьиные фермы, то она больше походила на древнюю заброшку, что держалась из последних сил. Казалось, треть отгрыз великан — посередине зияла дыра высотой с два этажа. Крыши не было. Вместо нее в небо тянулись бетонные балки. Внутри никто не двигался. Дом выглядел вымершим, заброшенным давным-давно. Живи я на улице, ни за что не переждал бы в нем ночь. Ни за какие деньги.

В Зазеркалье не было воздуха, но готов поклясться: ноздрей коснулся запах гнили и смерти.

Я подошел к домофонной двери, шагнул мимо нее и проскользнул в рваную дыру в стене.

В подъезде царил полумрак. Под ногами хрустели осколки то ли шприцев, то ли ламп. По стенам ползли граффити, а внизу растекалось темно-коричневое пятно. Запах смерти усилился. Приторно-сладкая гниль пропитала подъезд насквозь — аж голова закружилась. Я натянул на нос и рот воротник толстовки. Помогло не сильно. Мерзкую зловонию разбавил запах моего пота. Единственная лампочка моргала как бешеная. Будь у меня эпилепсия, упал бы в припадке. Она еще и громко трещала, как сторожевая собака, что заметила нарушителя.

Я миновал дыру на месте лестничной клетки первого этажа. Двинулся вверх. В ступеньках зияли черные дыры — в настоящем мире такая лестница давно бы провалилась под своим весом. Поднимался с опаской, внимательно смотрел, куда ступаю, чтобы не упасть в бесконечную темноту. Воздух был сперт. К горлу подступал комок. Руки дрожали, как у заядлого пьяницы. Сердце выпрыгивало из груди. На плечи давила невидимая сила, а за ноги цеплялись крохотные ручки, удерживали, оберегали от продвижения вглубь. Все мое естество кричало: поверни назад, беги, вали отсюда, ты идешь в лапы злу. Зло. Это слово отлично подходило. Нечто мерзкое и древнее пришло сюда тридцать лет назад. Оно пустило корни, пропитало собой каждый метр и отравило жильцов.

И я иду в самое сердце Зла. Страшно и подумать, что случилось бы, приди я сюда в настоящем мире. Уверен: меня не ждало бы ничего хорошего.

По дороге не второй этаж в памяти, как в дремучем болоте, пузырьками поднимались знания о чертях. Изворотливые Скрытые собирались в Пляски и «гастролировали» по деревням и селам. На одном месте задерживались не дольше десяти лет. Временами от Плясок отделялись одиночки. Они также совращали девушек, игрались с людьми, как с куклами, но размах отличался. Пляски опустошали хутора. Одиночки же не заходили дальше пары домов, но засиживались сильно дольше. В книге, которую мы с Надей прочитали вчера, нашлась история про древний род, что тянулся столетиями. Его наследники прославились животной похотью. Каждый век черт сбрасывал старую личину и примерял молодую, чтобы совращать женщин из соседних сел, чтобы продолжать род, чтобы заражать и развращать невинных.

Ступени вывели меня на лестничную клетку, вдоль которой шеренгой стояли шесть дверей. Обломки дверей. Они висели в воздухе и были измазаны чем-то черным. Вместо пола я увидел дыру, а в ней первый этаж. Если упаду, мало не покажется. Ноги не сломаю, но лодыжки вывихну.

К счастью, стены мало чем отличались от остального дома. В пространстве замерли плоские бетонные многоугольники. Слишком ровные и искусственные. Будто их вырезали из картона. Края выглядели острыми. Коснусь, и разрежет плоть, как нож — масло.

Я проскользнул в квартиру и поморщился от яркого света. В полумраке даже тусклая лампа светила, как солнце в зените. Но лампочек были десятки. Лучи струились из неровных треугольников под ногами. Осколки зеркал усеивали пол и были размером не больше ладони. Из настоящего мира свет проникал в Зазеркалье через зеркала. По ним скитальцы находили дорогу обратно. Ведь подлинный свет ни с чем не спутаешь.

— Черт, — выругался я.

Разбитое зеркало на полу не предвещало ничего хорошего. Скорее…

— Ма! — пропел девичий голос из дальних осколков.

Взгляд прыгнул в сторону. По воздуху ко мне катилась маленькая ручка. Она то исчезала, то появлялась на свету. Рядом летела головка с двумя косичками, за ней следовали лохмотья платья и юбки.

Меня резко толкнули в бок. Я упал на колени и чудом не проехался ладонями по осколкам на полу. Обернулся и увидел половину красных шорт. Из штанины спускалась худощавая нога. Ее покрывали светлые шрамы — ни сантиметра живого места. Туловище попадало на свет боком. Виднелась белая майка и тоненькая рука — тоже вся в шрамах. По запястью ползли красные, налитые кровью рытвины. Лицо со второй половиной женщины не отражались в осколках, поэтому и для Зазеркалья они не существовали.

На свет выбежала девочка, и мое сердце ушло в пятки. Ей было от силы лет восемь. Она носила розовую юбку и легкую белую майку. Черные волосы заплетались в две косички, что энергично постукивали по спине во время ходьбы. Девочка смотрела на маму одним глазом, а половину лица покрывал ужасный ожог. Он начинался на шее, поднимался по уголку рта и краешком задевал нос. На руках девочки белели шрамы, как и у матери.

Они не носили обуви. Обе стояли на острых осколках босиком.

Меня чуть не вывернуло. Хорошо, что сегодня не завтракал. После заседания взял себе привычку не есть перед походом в тошнотворные места. И ведь не прогадал!