— Стряслось,— сказал я.

Шеф сел и смахнул с живота песок.

— Вас приглашают выступить по телевидению,— сказал я.— Нужно рассказать школьникам, чем вы занимаетесь.

— Ага! — сказал шеф.— Начинается! Это абсолютно исключено.

— Виктор Игна-атьевич,— заныл я.— Что вам стоит?

— Нет-нет, не уговаривайте. Это профанация науки.

— Что такое профанация? — спросил я.

— Профанация — это когда крупный профан объясняет мелким профанам посредством телевидения, чем он занимается... Петя, вы же физик!

— У меня двое детей, Виктор Игнатьевич,— промолвил я. — Я отец, а потом уже физик.

— Простите, я не подумал, что это так серьезно,— сказал шеф.

— Детям нужно рассказать о нашей науке,— продолжал канючить я. Я почувствовал, что нужно напирать на детей. И на своих, и на чужих. Шеф был неравнодушен к детям.

— Ладно,— сказал шеф.— Я выступлю.

Он снова лег и отвернулся от меня. По-видимому, он мучился тем, что пошел против своих принципов. Никогда не нужно иметь слишком много принципов. Совести будет спокойнее.

Я немного подождал, чтобы шеф остыл, а потом осторожно намекнул ему про текст. Шеф взорвался. Он вскочил и побежал купаться. Через некоторое время он вернулся весь в капельках моря, которые быстро испарялись с поверхности тела.

— Ну, Петя, я вам этого никогда не прощу,— сказал он. — Пишите!

Я быстренько достал из портфеля бумагу, и шеф продиктовал мне с ходу свое выступление. По-моему, оно получилось блестящим. Даже мне было интересно узнать в популярной форме, чем мы занимаемся. Я осторожно похвалил шефа. Сказал, что он прирожденный популяризатор.

— Уходите,— сказал шеф.— А то мы поссоримся.

— Ссора между начальником и подчиненным недемократична,— сказал я. — Вы меня можете уволить, а я вас нет.

— Петя, на вас отрицательно действует журналистика,— сказал шеф.— Вы стали излишне остроумны.

5. ПЕРВАЯ ПРОФАНАЦИЯ

На следующий день я отнес Морошкиной текст выступления шефа. Людмила Сергеевна схватила текст и убежала с ним по инстанциям. А меня поймала миловидная девушка в брюках, оказавшаяся помощником режиссера.

— Вас зовет Даров,— сказала она.

Я нашел Дарова в павильоне студии. Он располагал там разные предметы. Все они имели отношение к физике. Ни один из них не упоминался в моем сценарии.

Здесь была электрическая машина с лейденскими банками, электромагнит, модель атома по Резерфорду и тому подобное. На центральном столике находилась подставка с двумя угольными электродами. Это была электрическая дуга.

По-видимому, Даров опустошил какой-нибудь школьный физический кабинет.

— Ну как, юноша, смотрится? — спросил Даров. Он упорно продолжал называть меня юношей.

— А зачем они? — сказал я, указывая на приборы.— К физике твердого тела это не имеет отношения.

— Давайте, мой друг, исходить из следующего,— сказал Даров.— Зрителю должно быть интересно. Он должен видеть что-то работающее, двигающееся, прыгающее, мелькающее. Динамика! Ваши кристаллы малы, одинаковы и неинтересны. Мы будем показывать дугу!

— С таким же успехом можно показывать мюзик-холл.

— Это мысль,— сказал Даров.— Мюзик-холл — это мысль. Куда мы его присобачим?

— Перед выступлением Барсова,— предложил я.

— Правильно! Для оживляжа,— сказал Даров.

Итак, шефа собирались пустить с оживляжем. А мы с Морошкиной, как выяснилось, должны были нажигать дугу и рассказывать обо всех этих физических штучках, которые насобирал Даров. Некоторые из них я вообще впервые видел.

На первом тракте все напоминало одесскую толкучку в выходной день. В студии скопилось очень много народу: актеры, операторы, какие-то помощники, которые таскали за камерами провода и возили туда-сюда микрофоны на длинных палках, просто любопытствующие и мы с Людмилой Сергеевной. Не считая кордебалета из мюзик-холла. Даров сидел наверху, в аппаратной, и наблюдал нас на экранах. Изредка он говорил нам по радио, как нужно делать, чтобы было лучше.

Лучше никак не получалось. Только я начинал вертеть электрическую машину, как оператор отъезжал от меня, а актер в другом углу начинал с завыванием читать стихи. Кордебалет вздрагивал и делал ножкой на зрителя.

Слава богу, не было шефа. Он бы не вынес этого гибрида физики с кордебалетом. Шефа решено было пригласить прямо на передачу. Я поручился, что все будет в порядке.

Потом я зачем-то зажигал дугу, а Морошкина держала между дугой и объективом камеры темное стекло, чтобы камеру не засветило. Людмила Сергеевна вела себя не очень уверенно, да и я тоже волновался.