— Кто его изобрел?

— Никто его не изобретал. Оно всегда было,— сказал я.

— Ладно,— сказал Симаковский.— Прометеев найдем после.

Он поставил на стол пишущую машинку, заправил в нее четыре листа бумаги, переложенные копиркой, и отстучал заголовок:

Ю. П. СИМАКОВСКИЙ-ГРУДЗЬ

«ОГОНЬ ПРОМЕТЕЯ»

Симаковский раскрыл скобки и спросил:

— Как называется наука?

— Физика твердого тела,— сказал я.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Симаковский.— Надо же! Твердого тела!

Это ему почему-то понравилось. Он написал: «Физика твердого тела», закрыл скобку и несколько раз перевел рычаг.

— Слева пишем, что показывать. Справа — что говорить,— сказал он и понесся дальше. На всей первой странице он решил показывать огонь крупным планом. При этом диктор должен был излагать легенду. Ту, которую я уже излагал. У Симановского она получилась красочнее. Прометей у него был прибит к мрачной, выжженной солнцем скале, а орел выглядел совсем уж несимпатично. Орел был явно фашистского вида.

— Чем ты работаешь? — бросил через плечо Симаковский.

— Головой,— сказал я.

— Да не то! Прибор там у вас есть какой-нибудь?

— Лазер,— сказал я. Это была первая данная мною консультация.

Симаковский отбарабанил слева: «Лазер крупным планом». Справа он написал большими буквами: ВЕДУЩИЙ. И остановился. Далее должен был следовать текст ведущего.

Грудзь набил трубку и закурил. Начиналось подлинное творчество. Трубка не помогла, и Симаковский выпил коньяку. Коньяк помог. Грудзь написал: «Мы с вами находимся в лабо-». Строчка кончилась. Страница тоже. Он вынул закладку и полюбовался ею. На странице не наблюдалось ни единого исправления. Грудзь был настоящим профессионалом пера. Даже еще лучше. Он был профессионалом машинки.

— Знаешь, сколько это стоит? — спросил он.— Примерно пятнадцать рублей.

Я мысленно взял тридцать процентов. Получилось четыре пятьдесят. Такова была стоимость слова «лазер», произнесенного мною. У меня в желудке образовался комочек холода. Я решил, что занимаюсь жульничеством.

— Хватит на сегодня,— сказал Симаковский. Он вручил мне один экземпляр страницы с легендой о Прометее, и мы расстались. Я вышел от Симановского, и уже на лестнице мне почему-то захотелось послать это дело подальше.

Еще через день я позвонил Симановскому, чтобы продолжить работу над сценарием, но Симановского не оказалось дома. Не оказалось его и спустя сутки, петом двое и трое. Я встревожился. Мне пришла в голову печальная мысль, что Грудзь умер. Зря он все-таки умер, не успев отразить служения людям!

Еще день я соблюдал траур, а потом на душе стало легко, потому что все разрешилось само собою. Хорошо, что я ничего не сказал шефу!

Кончалась отведенная Грудзем неделя на сотворение сценария. Еще немного, и я был бы вне опасности. Но тут мне позвонили на работу со студии.

— Мы ждем завтра сценарий,— сказал женский голос.

— С кем я говорю? — спросил я.

— С редактором передачи. Моя фамилия Морошкина. Зовут Людмила Сергеевна.

— А где Симаковский? — спросил я.

— Как где? Это вы должны знать. Как у вас со сценарием? Передача включена в план. Сценарий должен быть завтра в четырнадцать на столе у главного. До свидания!

Из этой речи мне очень не понравились следующие слова: «план» и «на столе у главного». Такими словами не шутят. Я понял, что завтра в четырнадцать на столе у главного будет лежать нечто, называемое сценарием. Оно будет лежать там, если даже обоих авторов уже не будет в живых. Даже если произойдет наводнение или на город свалится метеорит.

Я поехал к Грудзю и до ночи ждал его у дверей квартиры, чем возбудил подозрение соседей. Они по очереди звенели дверными цепочками и высовывали носы из щелей. Им очень не нравилось, что какой-то тип прогуливается по лестничной площадке. На мои вопросы о Симановском они поспешно захлопывали двери.

Когда я вернулся домой, жена подала мне телеграмму.

«СРОЧНО ВЫЕХАЛ ИРКУТСК ТЧК ПЕРВЫЙ СЦЕНАРИЙ СДАЙ САМОСТОЯТЕЛЬНО ТЧК ПРИВЕТ СИМАКОВСКИЙ».

— Привет,— сказал я. Телеграмма была из Казани.

— Связался с Грудзем — полезай в кузов,— сказала жена.

— Ненавижу каламбуры! — сказал я.

3. НИЦОЦО

Первый сценарий я писал от полуночи до шести утра. Шесть часов я, как Прометей, отдавал себя людям.

Перед своим мысленным взором я поместил экран телевизора и старался заполнить его интересной информацией по физике твердого тела. Чтобы зрители не очень скучали, я включил в сценарий музыку Баха, репродукции полотен кубистов и песни Таривердиева. Время от времени, следуя заветам Симаковского. я показывал огонь крупным планом.