Владимир Мстиславич остановился, примолк, задумавшись. Было слышно как под пологом жужжит муха. «Удатный» не выдержал наступившей тишины, прямо спросил брата:

— Какой же этот случай, Володя? Мы тут «мунгалов» одолеем, а родич наш крестоносцев растреплет?! Токмо такой и вижу!

— А другого нет брате, с побежденными никто считаться не будет — опасаются только победителей, тех, за кем сила и слава, да молва народная. Я видел эстов — Лембиту их князь, «природный». Не может он побежденным быть — с таким войском его ни одни рыцари не одолеют, и еще с оружием новым. Смогут, конечно, если перевес в ратных людях будет, и родич наш сам оплошает — большие рати он никогда в битву не водил. Вот этого я опасаюсь больше всего, да Ярослава, что может в спину подло ударить.

— С него станется, тот у меня зятек, недаром я дочь свою у него забирал, за подлости его многократные, — насупился Мстислав Мстиславович, осекшись, и Владимир понимал, что стало причиной. Ведь Лембиту написал, что удирая от «мунгалов», брат его приказал на Днепре лодкам и стругам с ладьями днища прорубить, испугался, что завоеватели его догонят. И погубил отряды других русских князей, что вышли к месту переправы через Днепр чуть позже — а за ними несколько дней гнались «мунгалы». И порубили там всех, кто не смог вплавь Днепр переплыть, а виной тому подлость, что устроил ударившийся в панику «Удатный». И видимо эти строчки сильно жгли душу старшего брата, и понятно почему — потомки в пример не доблесть его взяли, а токмо один момент трусости, и он сильно переживал по сему поводу, ходил мрачный, с тоской в глазах взирая на небольшую речушку Калку, где остановились на дневку русские войска. И оба брата прекрасно понимали, что именно здесь решается судьба всей русской земли, которую через полтора десятка лет обратят в пепелище вернувшиеся «завоеватели».

— Да и другие ничем не лучше, — пробурчал Владимир Мстиславович, расхаживая по шатру, и подходя к откинутому пологу. Вдоль речки виднелись палатки и обозы, множество табунов коней, которые отъедались после долгого перехода. И люди, что заполонили неширокую и неглубокую речушку, радостно в ней плескались, смывая пот и пыль речной водой за неимением бани. За этой речушкой в переходе была другая, более широкая, и там был замечен разъездами лагерь «мунгалов». И неподалеку где-то главные силы врага — двадцать тысяч всадников, два тумена или «тьмы». Пока стычки шли с постоянно отступающими арьергардами, силой в несколько тысяч всадников с заводными лошадями, которые наскакивали на русские авангарды, пускали по несколько стрел на всадника, и тут же удирали. Несколько раз неудачно — русские на своих конях, более крупных статей, чем степные лошадки, догоняли разъезды и безжалостно истребляли чужеземцев. У тех хоть и хороши луки, получше половецких, но так русские составные клееные луки ничем не хуже, и стреляют из них те хорошо, ни в чем не уступая. Так что равные противники, к тому же дружины в броне, каковой у пришельцев не наблюдается, хотя всадники имеют защиту из железных бляшек.

— Теперь с кибитками, табунами и отарами «мунгалам» быстро не отступить, придется бросать награбленное. Так что завтра битва будет, она неминуема — тут Лембиту прав. И состоится она день в день, что немаловажно. Лишь бы не так пошла как в грамотке отписано, — Владимир Мстиславович посмотрел на брата, который осматривал окрестности в подзорную трубу, стоя теперь рядом с ним. Нахмурившись, произнес, отвечая:

— С холма князь киевский не тронется — у него пешцов множество, они за переходы устали. Повозками уже отгородились, и мы свои с черниговцами там оставим — пусть лагерь общий будет, и за сохранность не нужно в битве беспокоиться. А если неудача случится, то туда на холмы и отойдем — вместе биться будет сподручнее. Ведь у нас силы намного больше, чем у «мунгалов», и пешая рать в сражении конницы бесполезна. Зато сам посуди, что Субудай делать будет, когда за его спиной, пока он с нами биться будет, половцы всем обозом мунгальским овладеют?

— К черту нашего зятя, нечего его уговаривать далее, пусть на холме сидит и наш обоз охраняет, как и свой. Зато конная дружина у него хоть небольшая в девять сотен, зато на свежих конях будет, когда мы сами за реку отойдем, — разразился гневной вспышкой «Удатный», но неожиданно успокоился. И даже улыбнулся, негромко произнеся:

— Но мы-то с тобой знаем, каковы в сече «мунгалы» будут, а потому вместе с черниговцами выступим, торопиться не будем. И других князей придержим, чтобы вместе биться…

— Не выйдет — черниговцы с северянами и курянами одну свою рать составят, мы с галичанами, смолянами и волынцами другую. Киевляне с переяславцами и туровцами третью, а половцы вообще четвертую. Так что наособицу биться будем, но договоренность соблюсти, а для чего вечером княжеский совет созвать. Так лучше будет, брате, и не стоит завтра зарываться — едино надвигаемся, а там смотрим, каков первый удар «мунгалов» будет. Но половцев впереди не пускать — они побегут сразу. Лучше на обоз их натравить, они до добычи злы, свое отбивать будут.

— Они то отобьют, но бы без добычи останемся, — нахмурился старший брат, но Владимир на эти слова только зло рассмеялся.

— Под щитами полежать хочешь, пока тебя там на хмельном пиру мунгалы своими задницами задавят как киевлян безмозглых. Забыл, кто их послов смерти предать уговаривал больше других — вот и кара пришла в отместку. Нам с черниговцами проще будет отпрыгнуть в стороны, и пусть киевляне в центре окажутся. Тогда на кого мунгалы ни кинутся, другой бить сможет. У нас с тобою, да с Даниилом, да другими князьями пять тысяч кованой рати без малого, у черниговцев более четырех, у киевского князя три тысячи дружинников сообща наберется. Двенадцать тысяч — да у Мономаха намного меньше было, когда он степь замирял. Пешцев еще десять тысяч, и столько же половцев — вся южная Русь сюда пришла. Тут нужно мунгалам укорот дать, а для того не лезть на них, а также хитростью действовать. Подставим киевлян и черниговцев, пусть им холку намылят, а мы в спину ударим ворогу. И кто тогда победителем будет? И кому достанется больше других?

— Половцам, кому же еще — когда они обоз захватят. Тестю моему, Котяну свет Сутоевичу — истребят их мунгалы, — зло засмеялся «Удатный», сцепив пальцы — главного хана половцев он недолюбливал.

— Свое мы возьмем, брате, жадных в первую очередь убивают. И глупых тоже, как Стрый. Нам лучше с тобою сейчас к Мстиславу Святославовичу поехать — уговорить его принять командование конной ратью. Не гневись, выслушай. Он первым в битву и ринется, да разбит будет по незнанию своему. Потом уговорим Мстислава Романовича взять командование всеми пешцами и обозом — и пусть на холме сидит, выжидает, как квочка на яйцах. А тот, кто не сражается, ни славы, ни добычи не имеет. Так что придется ему нам свою дружину отдавать под начало. Тестя твоего Котяна и Юрку Кончаковича улещать не придется — они сами в обход идти попросят, чтобы на обоз напасть. И поделом — чем мунгалы больше половцев истребят, тем лучше. Вот тогда мы своим кулаком и жахнем…