— Я и хочу предложить тебе работу. Сверхурочную. И заплачу хорошо, — он делает драматическую паузу. — Я хочу купить тебя на ночь.

Анис

Внутренне я вскипаю от столь бесцеремонного предложения, но внешне остаюсь невозмутимой. Детский дом научил меня не показывать эмоций. Соперник только и ждет момента, чтобы обнаружить твое слабое место. И потом будет целенаправленно бить только туда.

Аккуратно опускаю ладонь на стол.

— У меня уже есть работа, спасибо, — медленно поднимаюсь. — Не ищу подработок.

Глаза мужчины вспыхивают огоньком раздражения, но его лицо быстро обретает прежнее нахальное выражение. Собираюсь уже направиться на кухню, но он снова задает вопрос, не давая уйти.

— Сколько времени до закрытия, сладкая? — спрашивает, как ни в чем не бывало. — Полчаса? Час?

Нарочно стою без движений, но он и без моих кивков знает ответ. Сейчас 22:50, до закрытия час с небольшим.

— В полночь, — он договаривает жестким тоном. — Выйдешь через парадный вход и сядешь ко мне в машину. Поняла?

Хочется съездить ему по голове подносом, но я умею держать себя в руках. Просто разворачиваюсь и иду на кухню. Его чертова индейка вот-вот будет на выдаче.

К счастью, повара еще готовят, и я нахожу Сэнди.

— Будь другом, вынеси ему индейку, пожалуйста, — говорю нарочито сдавленным голосом и обхватываю живот руками. — Мне плохо что-то.

Сэнди закатывает глаза, но соглашается и в конце добавляет, что чаевые делим пополам. Да пусть хоть все забирает. Я перебьюсь без этих денег, ничего не хочу от него получать!

Оставшуюся часть смены отсиживаюсь в подсобке, сказавшись больной. Пятьсот долларов, которые оставил Теодор Грант, мы честно делим с Сэнди пополам. Так за один разговор с ним я получила половину недельного жалования. Наверное, за ночь он заплатил бы мне несколько тысяч. Фу! Противно даже думать о подобном способе заработка.

Однако эти двести пятьдесят баксов я заработала честно, так что можно их забрать. Приходится немного задержаться в туалете, отрабатывая легенду об отравлении на отлично. Выхожу с работы в четверть первого, как заведено для персонала, через заднюю дверь. Прохожу несколько шагов по переулку и слышу тихий свист. Оглядываюсь — трое гопников отлепляются от грязно-ржавого пикапа и двигаются ко мне, отрезая путь обратно к ресторану.

— Куда спешишь, крошка? — спрашивает их, похоже, вожак. В бандане, черной майке и приспущенных широких джинсах. — Поразвлечься не желаешь?

Быстро оцениваю ситуацию. Вернуться в ресторан я уже не могу, да осталась там лишь Далия — считать выручку. Бросаю взгляд в переулок — мне нужно пробежать футов шестьсот (около 200 м)до ближайшей более или менее освещенной авеню. Там будут прохожие.

Ушлепки продолжают надвигаться грозовой тучей, будто уверенные, что я никуда не денусь.

Рюкзак с формой, телефоном и деньгами падает на землю. Разворачиваюсь и бросаюсь наутек, хотя понимаю, что трое крепких мускулистых парней меня неминуемо настигнут, сколь быстро бы я ни побежала.

Шаги сзади гонят меня громкими хлопками, точно стая ворон. Становятся отчетливее. Ближе. Справа вижу открытую дверь на кухню соседнего кафетерия в небольшом кармане здания, который от переулка отделяет сетка-рабица. Перепрыгну — спасусь!

Но я не успеваю даже взобраться. Тяжелый шлепок, будто кто-то в меня врезался, придавливает меня к туго натянутой ромбами проволоке. Вонь застарелого пота забивается в нос.

— Попалась, — звучит прямо над ухом.

— Вкусная, — вторит ему второй голос.

Ублюдок за футболку разворачивает меня к себе лицом и тут же перемещает одну ладонь мне на шею, прижимает к сетке. Сдавливает пальцы, оставляя минимум для дыхания. Вцепляюсь ему в руку, пытаясь ее разжать, но он не обращает внимания.

Поганый урод! Второй рукой он лезет в карман джинсов и достает «бабочку». С металлическим лязгом вертит ею перед моим лицом, как чертов фокусник, и раскрывает в смертоносное оружие с узким длинным лезвием. Прислоняет холодный металл к моей щеке.

— Ты не ответила, крошка, — он склоняет голову набок, — не хочешь поразвлечься?

— От тебя воняет, — выплевываю едко, все еще пытаясь просунуть пальцы под его ладонь. — Ты не моешься?

В глазах гопника вспыхивает ярость.

Плевать, что со мной будет. Пусть за оскорбление они меня сразу прикончат? В мозгу проносится мысль, что я только начала жить, но ее тут же перекрывает досадное соображение, что не жизнь и была. Плевать, что будет. Вонзаю ногти ему в лапищу, которая стискивает шею.

Утырок в бандане шипит, перехватывает нож и приставляет острием мне к солнечному сплетению прямо через футболку. Против воли замираю, почти не дышу.