После этих слов осиротевшая девочка перевела свой взгляд на портрет молодой женщины, ранее не замеченный мною, готовясь расплакаться. Я поняла, что изображенная на нем красивая блондинка с томным, несколько отрешенным взглядом - это Лючия дАнунцио. Рисовал ее, без всякого сомнения, любящей рукой Дориан, когда она ожидала их общего ребенка. Умиротворенная атмосфера картины напомнила мне мое раннее детство, когда мои отец и мать тоже находились в счастливом ожидании появления на свет желанного сына, и мое сердце еще более преисполнилось сочувствия к маленькой девочке, печально разговаривавшей со мной. В осиротевшей Анжеле я внезапно увидела себя саму, когда потеряла любимого отца, и теперь мне хотелось помочь ей не только потому, что она – дочь Дориана, но также по той причине, что мне, как никому другому, были понятны ее переживания и горе.

Я села на диванчик возле окна и ласково привлекла ребенка к себе, говоря:

– Мисс Анжела, у вашего папы много важных причин, чтобы не видеться с вами сейчас. Но со временем обстоятельства поменяются, и он непременно к вам придет. Тогда ваш отец будет очень доволен, если увидит, что вы превратились в маленькую образованную леди, которой он может гордиться. А пока вас окружают я, Ханна Эббот и слуги, так что вы не одна.

– Вы хотите сказать, что если я научусь хорошо читать, писать, рисовать и знать языки других стран, папа захочет увидеться со мной? – спросила девочка, истосковавшаяся по Дориану.

Я немного подумала, решила, что успехи дочери в учебе станут гордостью для Дориана, и потому ответила утвердительно.

– Тогда я хочу скорее начать учиться, - оживилась Анжела.

Мы в полном согласии перешли в соседнее помещение, которое служило классной комнатой еще маленьким племянникам сэра Роджера, и сели за письменный стол, где стоял большой глобус. Анжела была еще слишком мала для того, чтобы вести с нею настоящие уроки и потому я решила начать ее учить, развлекая. Найдя в письменном столе краски и бумагу, я нарисовала на нем болото с кувшинками и лягушками. Моя воспитанница с интересом сследила за моими движениями, и спросила по окончании рисования:

– Где находится болото, мисс Линн?

– В Северной Африке, Анжела, - ответила я, готовлясь рассказать ей забавную историю. – Одна лягушка из этого болота захотела совершить путешествие по миру, и полетела она в сторону Франции.

– Разве лягушки летают как птицы? – недоверчиво спросила малышка.

– Те, которые живут в Африке и в Азии могут летать, - развеяла я ее сомнения.

– И что было дальше, мисс Линн? – в нетерпении потребовала дальнейшего рассказа Анжела.

– Через два года лягушка-путешественница вернулась в родное болото и начала рассказывать своим подругам, где она была и что видела. И они ее спросили:

– Ты около двух лет жила во Франции, возможно, научилась говорить по-французски?

– Да, я научилась этому языку, - важно ответила лягушка-путешественница. – Что вам сказать на французском языке?

– Жаба скачет по болоту.

– Пожалуйста! Де ля жабе, де болоте, - де ляп, де ляп, де ляп!!!

Я так забавно изобразила лягушачий говор по-французски, что девочка от души рассмеялась, и от ее печали не осталось следа. Ее няня Марта принесла нам теплую овсянку со свежими булочками, и после завтрака мы отправились на прогулку по берегу озера – Анжела захотела покормить уток хлебом.

В конце прогулки я имела сомнительное удовольствие в первый раз увидеть Джеймса Хоупа, которого Николас Эндервилль оставил надзирать за порядком в Обители Ястреба. Это был высокий мужчина с рыжими бакенбардами, грубыми чертами лица и неприветливым взглядом. Его глаза ничуть не потеплели, когда я с поклоном представилась ему, он резко взмахнул рукой отсылая меня прочь, не оставив мне ни малейшей возможности продолжить разговор. Такая жесткая пренебрежительная манера обращения невольно порождала уверенность в том, что экономка Эббот была права, утвеждая, что Джеймсу Хоупу ничего не стоит убить человека.

Уходя, я невольно оглянулась, желая знать, с кем имел намерение говорить Джеймс Хоуп. И когда увидела рядом с ним личного лакея Дориана Неда Твиста, то неясное чувство тревоги и надвигающейся беды охватило мое сердце. Сразу вспомнились все рассказы Ханны Эббот о планах Николаса Эндервилля получить полную опеку над своим недееспособным кузеном и контроль над его богатством, и представилось, что лакей Нед может быть подкуплен Хоупом, чтобы с его помощью получить неопровержимые доказательства сумасшествия баронета Эндервилля. Но, не желая думать о том, что кто-то действительно хочет навредить Дориану, я приписала свои мысли чрезмерной мнительности и повела Анжелу в классную комнату на новое занятие.

Вечером, передав свою воспитанницу заботам няни, я отправилась в библиотеку замка поискать книги по медицине, желая самолично найти средство исцеления рассудка Дориана. Квадратное помещение башни замка оказалось небольшим, но плотно уставленным полками старых книг, которые листали от скуки прежние владельцы Обители Ястреба. Я нашла несколько старинных фолиантов, посвященных медицине на верхней полке правого от входа шкафа и забарала их в свою комнату.

Тщательные поиски средства лечения душевного недуга Дориана, привели к репептам отвара твор, которые помогали при этом заболевании и возвращали ясность мышления. Кроме того, целители прошлого советовали использовать тихую умиротворяющую музыку в присутствии больных. Мое сердце подпрыгнуло от радости. Я хорошо играла на рояле, и видела этот музыкальный инструмент в гостиной замка в день своего призда в Обитель Ястреба. Оставалось только вспомнить, какие мелодии любил слушать Дориан, и затем привлечь его звуками любимой музыки к себе. Пусть этот шанс на выздоровление любимого мужчины выглядел призрачным, все же это было лучше, чем совсем ничего!