После слов экономки желание увидеть любимого с новой силой возобладало над всеми прочими моими чувствами. Я быстро оделась в лучшее свое платье из синего бархата, и, стремясь выглядеть как модно наряднее, приколола к вырезу на груди жемчужную брошку, подаренную леди Амелией. Ханна Эббот заботливо накинула мне на плечи шерстяную шаль и я, покрыв голову шляпкой, поспешила к озеру.

Теплая одежда была весьма кстати, поскольку на берегу, несмотря на яркое утреннее солнце, дул сильный порывистый ветер. Дориан и его маленькая дочь гуляли возле тростников, увлеченно следя за плавающими между стеблями утками. Первой мое приближение заметила Анжела. Дориан же застыл на месте, словно увидел не меня, а мимолетное привидение.

Крича радостное приветствие, девочка подбежала ко мне и возбужденно сказала, показывая крохотного щенка шотландской овчарки:

– Смотрите, мисс Линн, его мне папа купил у пастухов овец. Правда, он красивый?!

– Замечательный, - искренне сказала я, смотря на умилительную мордочку песика.

– Я его назову Фокс, потому что он рыжий, - решила Анжела и побежала показывать своего нового питомца няне.

Я медленно, затаив дыхание, перевела взгляд на любимого мужчину, опасаясь, что от чрезмерного любовного волнения утратила ясность мышления, и баронет Эндервилль является не более, чем представившимся мне миражом, и он – словно та иллюзия, которая рассеется от первого соприкосновения с действительностью. Бесчисленное множество раз я видела в запутанных лабиринтах ночного сна, как встречаюсь с Дорианом после долгой разлуки, и каждый раз просыпалась в слезах, осознав, что мое короткое счастье не более, чем обманчивое сновидение, способное до предела распалить жажду любви. Но теперь все было по-другому! Дориан не исчез, когда я взглянула на него, напротив, он так пристально, затаив дыхание, смотрел на меня, словно во мне заключались все волнующие его вопросы. В прошлом мы много раз, вместе и на расстоянии навеки прощались друг с другом, и теперь наша встреча казалась нам обоим подлинным чудом.

Первый шагнул ко мне навстречу баронет Эндервилль. Словно слепой, не замечающий бугорков и камней на своем пути, он неуверенно двигался, простирая руки, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я затрепетала как пойманная птица, стремглав бросилась в его объятия, и стала обильно орошать его рубашку своими слезами.

– Дориан! О, Дориан, как ты мог так жестоко поступить - оставить меня, используя лживое объяснение для нашей разлуки, - бессвязно шептали мои губы.

– Эмма, моя ненаглядная, неповторимая Эмма, прости меня, - в раскаянии произнес Дориан. – Я опасался, что брак с безумцем окажется для тебя непосильным бременем и оставил тебя без внятного объяснения, чтобы ты как можно скорее забыла злосчастного баронета из Торнбери. Легко любить богатого и успешного мужчину, но почти невозможно питать искреннюю привязанность к больному сумасшедшему, чьи повадки внушают непреодолимое отвращение. Но раньше я глубоко ошибался насчет тебя, думая, что ты слабая хрупкая девушка, которую непременно нужно лелеять и ограждать от всех жизненных невзгод! На самом деле ты – мой Ангел-Хранитель, посланный мне милосердным Творцом, и перед твоей безграничной любовью отступила даже моя болезнь, которую отказались лечить лучшие светила медицины!!! Последние шесть месяцев я прожил в полном отчаянии, ощущая, как сгущается окутывающая мой разум тьма. В моей голове поселились образы рычащих и лающих чудовищ, грозящих поглотить остатки моего рассудка. И вот внезапно твой голос, твои любящие молящие об ответном чувстве глаза как лучи света прорезали темноту, ставшей моим душевным состоянием и чудесным образом вернули мне былую ясность ума. Да, я проявил непростительное малодушие по отношению к тебе, не верил в силу твоей любви, способной победить самых злобных демонов, ополчившихся на меня. Теперь мне остается только смиренно надеяться на твое милостивое прощение, даже сознавая, что я не достоин его!

– Милый, ты ни в чем передо мною не виноват, это обстоятельства сложились для нас не лучшим образом, - страстно проговорила я, тут же забыв про все свои прошлые страдания, видя, как внутренняя мука исказила его прекрасное лицо.

– Нет, моя вина велика, я не сказал тебе правду! – отрицательно покачал головой Дориан. – И сознавал, что невозможно строить супружеские отношения, живя во лжи. Настоящей любви нет там, где нет доверия.

Поняв, какая причина мучает моего любимого, я преисполнилась решимости избавить его от всех горестных воспоминаний и сказала, показывая подаренное им обручальное кольцо, которое носила на шейной цепочке:

– Дориан, какой бы ни была твоя вина передо мной, я всегда буду ждать тебя, поскольку знаю – мое сердце никогда не выбрало бы в спутники жизни бесчестного мужчину и оно преисполнится любовью только к благородному человеку. Твое обручальное кольцо всегда со мной, как знак того, что именно ты и никто другой может стать моим мужем.

– Значит, ты снова согласна стать моей женой, Эмма! – радостно воскликнул Дориан.

– Да, это моя самая заветная мечта, любовь моя! – ответила я, в радостном волнении чувствуя как в унисон бьются наши сердца.

Дориан снова крепко прижал меня к своей груди, и мы долго стояли с ним вдвоем, смотря на то, как вечернее солнце медленно спускается к линии горизонта, усеянного множеством холмов. Большие порозовевшие облака расступались перед светилом наподобие ворот, пропускающие светлые души в другой лучший мир, и нам при виде этого величественного зрелища было легко мечтать о будущей совместной жизни, связывающей нас навеки. Я испытала совершенную полноту счастья в те минуты, которые оправдывали все мои прошлые переживания, и чувствовала, что если понадобится снова пережить суровые испытания, только для того, чтобы быть с Дорианом, то с готовностью пойду навстречу новым лишениям.

Мы договорились обвенчаться как можно скорее, и больше ни одна земная причина не смогла бы помешать нам соединить у брачного алтаря наши судьбы. Однако следовало пройти осмотр врача, чтобы тот дал заключение о психическом здоровье Дориана, а также о том, что он не нуждается в опеке своего кузена Николаса Эндревилля и является дееспособным джентльменом. Дориан тут же написал письмо доктору Льюису Харперу, пользующегося его доверием и я поспешила отправить его по почте в Ланкашир. До приезда врача мой любимый должен был по-прежнему играть роль сумасшедшего во избежание опасного внимания своего двоюродного брата, который стал его смертельным врагом. Мы были осторожны, но вместе с тем пользовались любой возможностью для любовных свиданий в полном уединении молчаливых залов замка. Преданные слуги помогали нам усыпить бдительность людей Николаса, и мы, несмотря на сильные холода, провели счастливую зиму, полную робких надежд и упований на будущее. Я старалась при удобном случае играть на рояле пленительную как пение фей «Лунную сонату» Бетховена, зная, что Дориан находится поблизости, и ему будет большим утешением слышать, как я исполняю его любимую музыку. Она успокаивала его разум и умиротворяла душу. Для своего любимого я в самом деле стала чудодейственным лекарством, которое принесло ему полное выздоровление, со дня нашего объяснения приступ жестокой душевной болезни ни разу не потревожил его. С Анжелой мы сблизились настолько, что девочка не садилась завтракать, пока я не занимала свое место за столом рядом с нею. Она оказалась очень прилежной и понятливой ученицей, и я с удовольствием думала о том времени, когда смогу назвать ее своей дочерью. Анжела понемногу начинала разделять мои привычки и интересы, и в начале марта она попросила меня научить играть ее на рояле. Я с готовностью выполнила ее просьбу, и через два дня она освоила всю нотную грамоту. Постепенно мы перешли к разучиванию незатейливых мелодий и песенок.

Наше мирное существование нарушил приезд нежеланного гостя, которого мы вовсе не хотели видеть. Когда я помогала Анжеле разучивать простые экзерсисы на рояле, лакей объявил мне о приезде Николаса Эндервилля.

Моя рука замерла на мгновение, когда ко мне пришло осознание, что человек настроенный враждебно к Дориану появился в Обители Ястреба. Но вместе с тем я поняла, как важно задержать Николаса разговором, чтобы Дориан успел подготовиться к его появлению, и поспешила вниз.

Николас уже вошел в холл и после нескольких шагов встал возле парадной лестницы, устланной пурпурной ковровой дорожкой. Он снял с головы цилиндр и небрежно сунул его камердинеру, попутно приглаживая свои светлые волосы. Его костюм был явно сшит у лучшего лондонского портного, и он стоил гораздо больше той одежды, в которой я привыкла его видеть.