Брейер наблюдал пациентку несколько месяцев и вдруг обнаружил терапевтическую процедуру, которая, как он заявил, избавит ее от этих симптомов. Он искал средства от одного из наиболее острых симптомов – гидрофобии – когда вода вызывает у пациента настолько сильные страх и отвращение, что он вообще перестает пить воду. Анна испытывала жажду, брала стакан воды, а затем отталкивала его и не могла пить. Она совершенно не понимала, откуда у нее взялась гидрофобия.

Как-то раз на вечернем сеансе гипноза Анна начала рассказывать историю о том, как к ней в гости пришла подруга и напоила собаку водой из своего стакана. В тот момент Анна вежливо промолчала, но под гипнозом призналась, что испытывает сильнейшее отвращение. Как только она дала выход этим эмоциям, то попросила стакан воды, выпила его, затем очнулась от гипноза, и гидрофобия прошла раз и навсегда.

То, что собака попила воды из стакана подруги, не обязательно стало травмирующим событием. Однако Анна испытала сильные эмоции, которые не могла выразить в тот момент, и это привело к нарушению нормального образа жизни. Проговаривание непроработанных эмоций помогло остановить их непрошеные повторения в настоящем.

На последующих сеансах гипноза с Анной Брейер рассматривал каждый из ее симптомов и связывал их с первоначальным событием. По его заявлениям, в процессе лечения каждый ее симптом исчезал: «Стоило ей обо всем рассказать, как симптом исчезал навсегда. Таким образом, она «дала отповедь», среди прочего, парезам с контрактурами и анестезии, разнообразным расстройствам зрения и слуха, невралгиям, кашлю, тремору и, наконец, расстройству речи». [19]

Вот оно! Таким образом, если убедить пациента рассказать о травмирующем событии и заново пережить сильнейшие эмоции, которые подавлялись во время этого события, травматическим симптомам больше не нужно будет проявляться соматически. Проработка воспоминания лишает триггер силы.

Если триггеры – это порталы в травматические воспоминания, то рассказать психотерапевту о травмирующем событии полезно уже потому, что так вы неспеша пройдете через этот портал и посмотрите, что там за ним. Когда вы рассказываете о событии, оно обретает форму истории. Вы придаете ему связности и структуры и следите за тем, чтобы у него было начало, середина и конец. Так событие становится связным воспоминанием. Рассказывая историю, вы восстанавливаете недостающие фрагменты (иногда при помощи воображения) и рассматриваете событие с точки зрения внешнего наблюдателя.

Когда мы облекаем травмирующее событие в форму рассказа, оно становится похожим на все остальные воспоминания. Когда воспоминания хранятся таким образом, мы распознаем их как события из прошлого. Когда мы рассказываем о событиях, фрагменты памяти, которые наш мозг спешно запихнул в картотеку без всякой системы и организации, выстраиваются в связное воспоминание. Мы словно подбираем разбросанные по полу листы бумаги, складываем в нужном порядке и выравниваем стопку по краю. Теперь мозг может аккуратно поместить эту историю рядом с другими связными воспоминаниями об обычных повседневных событиях. А мы можем взаимодействовать с этими воспоминаниями и их содержимым точно так же, как с событиями в художественном произведении. Теперь мы воспринимаем эту историю как события из прошлого, и нам больше не нужно заново ее переживать. Вместо того чтобы бесконтрольно погружаться в прошлое, мы получаем возможность отслеживать свои перемещения по порталу.

Есть множество способов запустить этот процесс пересказа, но лучше всего начать его с человеком, которому вы доверяете и который поможет вам вернуться в норму, если на вас подействует триггер. Сложность в работе с травматическим нарративом заключается в том, что при открытии портала вас могут захлестнуть непроработанные эмоции и вызвать перегрузку. В таком состоянии не только невозможно выполнять полезную работу, но и выше вероятность того, что активируется хроническая реакция. Поэтому очень важно проделывать это в присутствии человека, который умеет распознавать ваши реакции на триггеры и знает, как помочь вам успокоиться. Это может быть духовный наставник, надежный психотерапевт или коуч, который хорошо разбирается в травмах. Ищите психотерапевта, у которого травма и ПТСР – одни из основных направлений работы, а нарративная терапия – один из избранных методов.

Для Гейба сам рассказ о событиях прошлого, похоже, не представлял проблемы. Он связно рассказывал все свои истории: о смерти отца, о собственном диагнозе, о лечении и электрических штормах. Но каждый раз во время рассказа он реагировал на триггеры. В его случае проблема заключалась не в самих историях. Проблему представляло то, что эти истории для него значили. Дело было не в содержимом файла с воспоминанием, а в метках на нем.

Как вы помните из начала главы, в каждом файле с воспоминанием есть три элемента: рассказ о событии, эмоциональное наполнение и набор меток, которые придают этому событию то или иное значение. Поскольку файлы воспоминаний фрагментируются по-разному, нарушается не всегда сам рассказ. Иногда рассказ оказывается связным, а эмоциональное наполнение фрагментированным. В иных случаях рассказ и эмоциональное наполнение в порядке, а метки оказываются не адекватны содержанию.

Фрагментации бывают разные. Когда эмоциональное наполнение в порядке, вы можете ощущать некоторые эмоции, связанные с воспоминанием, когда думаете о нем. Например, вы рассказываете о смерти отца, у вас на глаза наворачиваются слезы, но вы по-прежнему управляете происходящим вокруг и через пару минут возвращаетесь в нормальное состояние. Когда эмоциональное наполнение повреждено, пересказ и мысли о событии (даже при связном нарративе) приводят либо к чрезмерной эмоциональной активации, либо, наоборот, к полному отключению. Например, вы пытаетесь рассказать о том, как умер ваш отец, и в итоге у вас начинается приступ паники, дыхание учащается, и вы начинаете рыдать. Или, наоборот, вы приводите много ужасных подробностей, вызывая у окружающих шок, но сами при этом не испытываете вообще никаких эмоций, пребывая в холодном мрачном безразличии. Обе крайности – результат непроработанного эмоционального наполнения.

Когда с метками и ярлыками все в порядке, вы можете рассказать о событии и о том, что оно значит – для вас лично и для окружающего мира. В этом случае распознать фрагментацию бывает сложнее, но расстройство или недомогание – надежный признак того, что вы не интегрировали значение этого события в историю своей жизни и в свое представление об окружающем мире. Если воспоминание об ошибке вызывает у вас чувство стыда или убеждение в том, что вы плохой, неправильный или недостойный человек, значит, это воспоминание нуждается в интеграции. Это тем более верно, если воспоминание о смерти отца связано в вашем представлении с удушающей верой в то, что мир изначально полон страданий и лишен надежды.