Осаждаемый кредиторами и подвергаясь насмешкам конкурентов, которые называли его изобретение «варкой воздуха», Келли забрался куда-то в глушь и продолжал работать над усовершенствованием своего конвертера, главной составляющей всего процесса. Джордж написал ему, попросив разрешения приехать в Эддивилл и осмотреть конвертер. Он также написал, что, если ему понравится то, что увидит, он готов финансировать работу Келли в обмен на партнерство.

Когда Джордж прочитал ответ, лицо его вытянулось. Келли готов был принять деньги, чтобы продолжить работу, но не хотел никому показывать свое изобретение, пока не добьется нужных результатов и не подаст заявку на патент. Опасения этого человека можно было понять – среди производителей железа наверняка нашлись бы желающие узнать подробности столь перспективного процесса и присвоить его, если он не будет защищен патентом. Но хотя Джордж все это понимал, ответ Келли все равно расстроил его, и когда он вышел на главную террасу, чтобы встретиться с братом, этот вопрос по-прежнему занимал его мысли.

Билли пока не появился, Джордж сел в кресло-качалку и стал смотреть на реку. Вдоль берега шел товарный поезд; из трубы паровоза взметались клубы дыма, становясь красными в лучах заката и быстро растворяясь в воздухе.

Поразительно, какие невероятные перемены произошли в стране только за его жизнь. Небольшие суда, которые ходили по реке во времена его детства, навсегда остались в прошлом, а им на смену пришли рельсы и поезда, ставшие символами новой эры.

В закулисных интригах Вашингтона железные дороги тоже играли свою роль. Рабство и окончательная судьба Канзаса и Небраски оказались неразделимо связаны с предстоящим решением о прокладке трансконтинентальной линии. Министр Дэвис хотел проложить дорогу на юг, через рабовладельческие штаты. Сенатор Дуглас отстаивал северное направление с конечным пунктом в Чикаго. Все знали, что Дуглас наживается на западных землях. Его враги открыто обвинили сенатора в том, что он предложил билль «Канзас-Небраска» для того, чтобы поскорее заселить эти территории, что, в свою очередь, способствовало бы развитию железных дорог и, следовательно, повышению стоимости земли.

Ни у кого больше нет чистых намерений, думал Джордж, наблюдая за тем, как вершины холмов за рекой вспыхивают в лучах заходящего солнца. Никому, похоже, нет дела до того, что проблемы и страсти этого мира становятся все сложнее и циничнее. Нет больше государственных деятелей, есть только политиканы.

А может, он думает так просто потому, что стареет? Ведь в тридцать один год три четверти средней жизни уже прожито, как ни печально это сознавать. Все человеческие мечты и надежды, да и само время, отпущенное им на земле, исчезает так же быстро, как паровозный дым.

Услышав, как Билли бежит по лестнице, он заставил себя прогнать мрачные мысли. Его младший брат ждал от него совета – разумеется, мудрого, совершенно не понимая, что если человек старше его, то он совсем не обязательно знает ответы на все вопросы, а наоборот – зачастую даже еще более неуверен. Когда Билли вышел на террасу, Джордж уже постарался придать лицу беззаботное выражение и с блаженным видом попыхивал сигарой, раскачиваясь в кресле.

– Может, немного прогуляемся по холмам? – предложил он.

Билли кивнул. Они спустились вниз, обошли дом, миновали конюшню и дровяной сарай, вскоре выйдя на открытую равнину, где в трещинах между камнями пробивались ростки молодых лавровых деревьев. Выше, на склоне, росли уже более взрослые лавры; легкий ветер шуршал их темно-зелеными листьями и раскачивал крупные белые цветы.

Джордж посмотрел на вершину, которая находилась намного выше самой высокой точки Бельведера. Им не сразу удалось найти тропу, но потом Джордж вспомнил, откуда она начинается, и вскоре они уже поднимались по дорожке, густо заросшей цветущими деревьями с обеих сторон. От подъема Джордж начал задыхаться, но Билли – нет.

На круглой вершине холма выжило лишь несколько чахлых кустиков. Они напомнили Джорджу о мистической вере его матери в силу этих растений и о том, как она сравнивала с ними жизнестойкость семьи Хазард.

Внизу раскинулась панорама домов, их маленького городка и завода. Несколько секунд Билли с восхищением смотрел на потрясающий вид, а потом сунул руку в карман и протянул брату фотографию в дешевой металлической рамке:

– Вот, хотел показать тебе.

Джордж повернул снимок, чтобы на него упал последний свет заходящего солнца.

– Боже, да это же вы с Чарльзом! Да, вид у вас не слишком трезвый, прямо скажем.

Билли усмехнулся и снова спрятал карточку в карман.

– Ну, просто мы снимались сразу после того, как навестили Бенни, – сказал он.

– И давно в Вест-Пойнте стали делать фотографии?

– Где-то с год назад. В основном групповые. А нам с Чарльзом захотелось сняться вдвоем.

Джордж не очень весело засмеялся и покачал головой:

– Купер Мэйн прав. Нам досталось время чудес.

Билли вдруг напрягся:

– Хорошо бы, чтобы хоть часть из этих чудес добралась и до Южной Каролины. Мне кажется, Орри не хочет отдавать за меня Бретт.

– Так вот о чем ты хотел поговорить? А ты уже разговаривал с Орри или писал ему о своих намерениях? – добавил Джордж, когда Билли кивнул.

– Нет, и не стану еще с год. Пока не буду уверен, что смогу содержать жену.

Как же он умен и рассудителен, подумал Джордж. Наверняка станет прекрасным инженером.

– Бретт несколько раз осторожно намекала ему, – продолжал Билли, – и у нас обоих сложилось впечатление, что он не слишком одобряет наш союз. Наверное, я ему не нравлюсь.