— Я не приду. И завтра, и вообще.

На другой день утром ко мне в кабинет вбежала запыхавшаяся женщина в расстегнутом пальто и небрежно повязанном платке. Я в это время разбиралась с мальчишкой, который решил потренироваться в меткости стрельбы из рогатки по уличным фонарям. Прежде чем женщина успела заговорить, я поняла, что это мать Коли Рагозина. Те же черные, глубоко посаженные глаза, тот же острый нос, такой же, как у сына, склад тонких губ. Только губы гораздо бледнее, и на изможденном лице — густая сетка мелких морщин.

— Вы забираете в колонию? Я была у начальника милиции. Он сказал — вы.

— Присядьте, пожалуйста, я сейчас закончу с этим мальчиком.

— Некогда мне сидеть, я с работы, — грубо ответила Рагозина.

— Все-таки придется немного подождать.

Я могла бы сразу отправить мальчика, но Рагозина была слишком возбуждена, хотелось дать ей время немного успокоиться. Однако необходимость ждать явно раздражала ее. Женщина нетерпеливо дергала концы платка и что-то беззвучно шептала, шевеля губами.

Мальчик ушел.

— Вы — Рагозина? — спросила я возможно приветливее, стараясь дать нашей беседе дружеский тон.

Она не приняла этого тона.

— Рагозина. Заберите его в колонию.

— Николая?

— Один у меня.

— Вот видите — один. А вы сразу решили в колонию.

— Сразу? — переспросила Рагозина, сдерживая слезы. — Сразу, говорите? Да я его пятнадцать лет растила, все для него, сама куска не съем — ему берегу. А что от него вижу? Одни издевки. Извел меня. Пьет, ворует, того гляди, злодейство какое совершит.

— Плохого за ним много, но все-таки не так уж он безнадежен, я думаю.

Рагозина, почувствовав в словах моих сопротивление, повысила голос.

— Берите его, берите в колонию, не могу я с ним больше. Не возьмете — на улицу выгоню.

— В колонию всегда успеем отправить, давайте вместе попробуем за него бороться.

— Знала бы, что такой варнак вырастет, маленьким бы его задавила, — с отчаянием проговорила Рагозина. — Каждый день приходит за полночь, вчера пораньше заявился, так пьянствовать ушел к соседям. Господи, да разве для таких дел я его растила? Думала, помощником станет…

Она сдернула с головы платок и, уткнувшись в него лицом, горестно заплакала.

Я налила ей воды из графина, подошла, пытаясь успокоить.

— Как вас зовут? Анна Васильевна? Возьмите себя в руки, Анна Васильевна. Мне ведь тоже хочется, чтобы Коля стал хорошим человеком. Но даже в колонии не всегда удается перевоспитать ребят. Может быть, мы с вами лучше сумеем это сделать?

Она сидела, согнувшись, усталая и равнодушная, и плохо слушала меня. Уловила только, что сына ее не хотят отправлять в колонию. Это вернуло ей энергию, она вскочила и яростно крикнула мне в лицо:

— Не хотите отправлять? Не хотите? Ладно, жаловаться буду, я найду управу, я добьюсь!

И, прежде чем я успела сказать хоть слово, выбежала из кабинета. Я села на диван, на ее место, и мне тоже захотелось заплакать от обиды.

Но нельзя распускаться. Я должна быть сильной. А все-таки обидно. И хочется пожаловаться кому-то, старшему и мудрому. Позвонить полковнику Ильичеву? Нет, прежде я должна сама решить, что делать.

Ходьба успокаивает. Вот так. От окна — к двери, от двери — снова к окну. Что случилось с Николаем вчера вечером, после того, как он ушел от меня? Почему его мать прибежала в такой тревоге? Я должна знать. Что же, это в моей власти, мне не раз приходилось решать такие задачи. Работа несложная, но кропотливая. И подходит, пожалуй, не столько воспитателю, сколько работнику милиции. Но я ведь — и то, и другое.

Значит, надо снова поговорить с Николаем, с его матерью. И, конечно, с соседями. С теми, к которым он, по словам матери, ушел пьянствовать, и с другими, не участвовавшими в пьянке.

В тот же день я начинаю действовать по намеченному плану. После каждой встречи, после многочисленных вопросов, на которые одни отвечают искренне, другие — неохотно и равнодушно, третьи — с увертками и хитрецой, прибавляются все новые и новые подробности.

Я узнала все, что произошло с Николаем. Ничего особенного. Этот вечер был похож на другие. Но я узнала лишь, что делал и что говорил Николай. А мысли его и чувства в этот вечер остались для меня тайной, я могла только догадываться о них. Тогда он не открылся бы мне. Теперь, после трех лет знакомства, другое дело. Мы стали друзьями.

А что, если поговорить с ним о том давнем вечере? Пожалуй, ему будет неприятно. Но для меня это важно. Николай не вернется к прошлому, но есть ведь другие ребята…