Я обвел всех глазами.

«Они думают, что это я?! Охренеть и не встать! Вот это у меня репутация! Я же, действительно, ни слухом, ни духом о том, кто это сделал! Есть небольшие подозрения», — успел подумать я до того, как регент произнёс:

— Тимофей Васильевич, Вы ничего не хотите сказать?

Я встал и ответил:

— Надо срочно объявить в розыск французского гражданина Мишеля Дюбуа.

— Яша! Если бы ты был идиот, то я бы с тобой говорил, как с идиотом! Но я тебя за такого не знаю, и упаси боже тебя за такого знать. Поэтому слушайте, Яша, таки как я имею вам сказать несколько слов, — закончив фразу, мужчина лет тридцати-сорока аккуратно отсоединил от подбородка накладную бороду, положив её на столик трюмо рядом с открытым саквояжем, а потом снял усы.

Всё это время он внимательно наблюдал в зеркале за коренастым, небольшого роста юношей лет четырнадцати-пятнадцати с раскосыми, черными глазами, выделявшимися на лице, с которого никогда не сходит южный загар.

Молодой человек поправил на себе сюртук, который был явно с чужого плеча, после чего с не менее выраженным еврейско-одесским говором спросил:

— И що це за нискалько слов, товарищ Николай?

Тот, кого назвали «товарищ Николай» в этот момент снял с себя парик, изображавший купеческую прическу под «скобу», положил его в саквояж, стоявший на трюмо, туда же положил бороду с усами, после чего повернулся к юноше и произнёс:

— Жил соби, Яша, великий князь, як вильна птах, и вот он загинув через дуристь. Пришов еврей, схожий на хлопчика, и стрельнув ни в якую-ти жистяную банку, а в живот человеку, — из речи говорившего внезапно исчез акцент и суржик. — Три раза выстрелил, Яша, и не из рогатки, а из пистолета Джона Мозеса Браунинга. А потом ещё и женщину этот мальчик убил! Нужны ли тут слова, Яша?!

Мужчина вновь повернулся к трюмо, взял со столика банку с каким-то кремом и начал втирать его в подбородок и щёки.

— Я зляковся, товариш Николай, коли он таки встав и пишов на мене. Вин був величезним. Я и стрельнув раз. А вин не падаэт. Я ищо стрельнув. А потим ця баба кинулася, я и в неи стрельнув, — юноша, точнее сказать, мальчишка от волнения покраснел и перешёл на суржик.

— Яша, говорите по-русски. И желательно чисто говорите. Вам теперь нельзя привлекать к себе внимание, — мужчина вновь повернулся к собеседнику. — И да, Яша, ви таки переоденьтесь в ту одежду, що я для вас приготовил.

Когда мальчик-юноша вышел в другую комнату, мужчина застыл перед трюмо в глубокой задумчивости. Французский гражданин Мишель Дюбуа, он же «товарищ Николай», он же Михаил Алексеевич Рачинский, он же Михаил Павлович Шпейер по рождению, плюс ещё несколько имён и фамилий, как и гражданств, и подданств разных стран задумался над сложившейся ситуацией, которая неожиданно вышла из-под контроля, его контроля, а он этого не любил.

Михаил был сыном председателя известного в Российской империи «Клуба червонных валетов» Павла Карловича Шпейера. Матери своей он не знал, но она была не Сонька «Золотая ручка», которая являлась ею по слухам, ходящим в криминальной среде. Отец при встрече в Париже, которая состоялась три года назад, так и не ответил ему на прямой вопрос, хотя уже тридцать лет прошло тогда с его рождения. Видимо, эта женщина была ещё жива и наличие незаконнорожденного сына могло её скомпрометировать.

Воспитывался Михаил в семье Алексея Александровича Рачинского, чей род происходил из Польши и был известен с ХIII века. Прародителем этого рода, как утверждала семейная легенда, был один из рыцарей королей Мешка I и Болеслава Храброго. Один из братьев Алексея был известный ученый, профессор ботаники Московского университета, переводчик на русский язык книги Чарльза Дарвина «Происхождение видов» надворный советник Сергей Александрович Рачинский.

Их дед был генерал-майором, петербургским полицмейстером Антоном Михайловичем Рачинским, сестра жены которого Екатерина Николаевна Потёмкина была супругой Василия Семёновича Огонь-Догановского, известного тем, что за один вечер в 1828 году выиграл в карты у самого Пушкина под вексель больше тридцати тысяч рублей.

Внучатым племянником Василия Семёновича Огонь-Догановского был «кассир» «Клуба червонных валетов», известный карточный игрок и кутила Алексей Огонь-Догановский — лучший друг Павла Шпейера — отца Михаила.

Вот такие запутанные родственные и дружеские связи привели к тому, что новорожденный Михаил оказался в семье одинокого дворянина Алексея Александровича Рачинского, был усыновлён им, получил отличное домашнее образование, знание четырёх европейских языков на уровне их носителей, не считая латыни и древнегреческого.

Кроме домашних учителей, которые вдалбливали в молодое дарование знания восьмилетней гимназии, у Михаила был ещё один учитель — его «дядя» Алексей Огонь-Догановский.

Этот «педагог», вернувшийся после осуждения в 1877 году по делу «Клуба червонных валетов» к исправительному арестантскому отделению гражданского ведомства 1-й ступени на три года, познакомил десятилетнего мальца с игральными картами и криминальной изнанкой мира. Михаил или Мишель, как его называл дядя Алексей, как губка впитывал правила и психологию карточных игр. Его математические способности и отличная память помогали держать в уме все карты и их комбинации, а ловкие и длинные пальцы быстро и в совершенстве освоили такие шулерские приемы, как подтасовка, вольт, шифт, пасс, фальшивую сдача, кражу и замену карт, вплоть до замены колоды, крапление и многое другое.

Узнал подросток от «дяди», что в криминальном мире столицы имеется своя специализация. «Поездошники» срывают с проезжающих пролеток багаж, «фортачи» лазят в окна, «щипачи» в толпе шарят по чужим карманам, «огольцы» воруют товар в торговых лавках на виду у всех.

«Рыбаки» зимой наматывают мокрый кусок ткани на проволоку и опускают её в щель кружек для пожертвований при церковных приходах. Монеты примерзают к мокрой ткани, и, как уверяли знающие люди, за сутки улов таких воришек мог составить до двадцати рублей.