— Вышедшие из-под контроля гормоны — это не оправдание. — Она ополоснула тарелки и поставила их возле раковины.

— Желание — очень сильное чувство.

Паркер потянулась к ручке холодильника.

— Я на это не куплюсь.

Прежде чем она успела понять, что происходит, Гас развернул ее и пригвоздил к дверце холодильника, грудь к груди. Он уперся руками по обе стороны от ее головы, а она прижала ладони к дверце чуть ниже бедер.

Она попыталась заговорить, но его глаза лишили ее последней капли уверенности. Теплое дыхание Гаса коснулось ее губ, когда он облизнулся, зависнув на дюйм выше ее. Она открыла рот, чтобы запротестовать или закричать, но не издала ни звука.

— Паркер, — прошептал он глубоким хриплым голосом.

Стук в ее груди и тяжесть его тела мешали ей дышать. По телу Паркер разлилось тепло, но от звука — ощущения — ее имени, сорвавшегося с его губ, по коже побежали мурашки. Гас не двигался, но она чувствовала трепетание его пульса на каждом дюйме, где их тела соприкасались.

— Не думай, черт возьми… просто… — Он зажмурил глаза. — Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь.

Страх.

Смущение.

Злость.

Волнение.

Возбуждение.

Он посмотрел в ее глаза, на которых уже выступили слезы.

— Скажи. Мне.

— Я… — Она медленно замотала головой.

— Ты боишься? — судя по тону его голоса, контроль, который он удерживал до сих пор, исчезал с каждым словом.

Паркер ощущала присутствие Гаса там, где не хотела — не должна была — чувствовать. В набухшей груди. Во влаге между ног.

— Да, — ее голос дрожал.

— Почему? — Губы Гаса зависли близко от ее губ. — Ты боишься меня?

— Я-я боюсь… — она с трудом сглотнула, — …себя.

— Почему? — Его правая рука скользнула на дюйм вниз, а затем переместилась к ее лицу.

Она закрыла глаза, почувствовав тыльную сторону его пальцев на щеке, шее и обнаженной коже руки. Ее соски уперлись в его грудь твердыми пиками, выдавая ее.

— Потому что я… — слова давались ей с трудом.

Гас преодолел последние несколько дюймов, разделяющие их, и втиснул колено между ее ног; его бедро потерлось о ее промежность, а рука переместилась с ее руки на подол ее футболки.

У нее перехватило дыхание от теплого касания его пальцев, ласкавших ее обнаженную кожу, ее совесть кричала, умоляя нарушить молчание. Ей нужно сказать ему остановиться. Они поступали неправильно. Он был дьяволом, наркотиком, а она не хотела быть грешницей и наркоманкой.

— Ты — что? — Его рука двинулась вверх по ее футболке, остановившись у края бюстгальтера, его колено немного сдвинулось.

Так. Чертовски. Неправильно.

— Смущена, — прошептала она.

— И? — Пальцы ласкали ее живот.

Ее мышцы сжались.

— Гас…

Она посмотрела на него и моргнула, отчего по щекам покатились слезы.

Он двигал коленом между ее ног, пока ее бедра непроизвольно не дернулись вперед. Она поморщилась, и на глаза снова навернулись слезы оттого, что тело опять ее предало.

— Скажи. Мне. — Стиснув зубы, он снова стал ласкать ее ногой, и она вновь подалась к нему бедрами.

Зажмурившись, Паркер вцепилась в его рубашку, борясь между необходимостью оттолкнуть и чем-то еще, слишком ужасающим, чтобы это признать.

— Это… — Между ее ног возникло сильное и почти болезненное давление. — Ж-желание. Я чувствую… — она крепче сжала его рубашку, неузнаваемый голос в голове умолял его снова подвигать ногой. Поднять выше. Надавить сильнее. Глубже. — …желание.

Признание вызвало сильное чувство вины, но ее тело не осознавало того, что понимал разум. В тот момент ее тело могло чувствовать только одно.

Гас ниже опустил голову, пока его дыхание не коснулось ее уха.

— Что ты собираешься с этим делать, Паркер? — Он оставался неподвижным, рука на ее животе бездействовала, твердое бедро застыло между ее ног.

Даже прижатая к холодильнику, она могла бы оттолкнуть Гаса, дать ему пощечину или закричать. Он держал ее, но не крепко и не как заложницу. Гас украл у нее контроль, а затем вернул обратно, но она оставалась под чарами не только от его слов, но и тех ощущений, что он в ней вызывал в данный момент: отчаянья и беспомощности.

— И-иди домой, Гас. — Она отпустила его рубашку, закрыла глаза и задержала дыхание.

Он исчез, как сон, оставив лишь эхо скрипящей на петлях двери и дрожь, вызванной звуком, когда она захлопнулась — жуткое напоминание о том, что это произошло на самом деле.