– Думаю, что да.

– И учитывая, что они так важны, вы даже не подумали включить этот момент в свой аффидевит или передать копии вашего блокнота прокурору, чтобы те могли быть переданы командам защиты?

– Я передал всю существенную информацию в офис окружного прокурора.

– Но не копии существенных страниц из вашего блокнота?

Он примолк.

Если Сомс солжет и ответит «да», то рискует подорвать доверие к обвинителю; если скажет правду, то явно и понятия не имеет, в какой тупик я его завожу.

– Должно быть, я забыл про эти свои записи… Не думаю, что я передавал копию в офис окружного прокурора.

– Не думаете? Бывший мэр Нью-Йорка лежит мертвый, растерзанный на куски в своей собственной спальне, у вас под стражей двое подозреваемых, которые, по вашим словам, обе сделали важные заявления, и вы не думаете, что передали кому-то записи с этими заявлениями? Либо вы их передали, либо нет. Так что?

Сомс откашлялся, попытался было напустить на себя прежний самодовольный вид, чтобы вернуть почву под ногами, а затем посмотрел на присяжных и пробурчал:

– Я этого не сделал.

Настал мой черед ткнуть на паузу. Позволить всему этому отложиться в головах у присяжных. Вообще-то мелочь, но я хотел, чтобы коп немного помариновался.

– Вы не знакомы с основами следственных действий, детектив Сомс?

На сей раз он не потрудился перевести взгляд на присяжных, давая ответ, а выпалил его прямо мне, уже явно разгорячившись:

– Мой послужной список говорит сам за себя. В моем отделе один из самых высоких показателей раскрываемости убийств в этом городе – да и в любом другом городе, раз уж на то пошло.

– Тогда, как опытный и талантливый дознаватель, вы не допустили бы такой элементарной ошибки, не передав важную информацию в офис окружного прокурора?

– Я полагаю…

– Детектив, выходит, что заявления, сделанные обвиняемыми на месте преступления, не имеют никакого значения, не так ли?

– Еще как имеют. Александра и София не спросили, жив ли их отец, потому что обе знали, что он уже мертв – потому что они были чертовски уверены, что он мертв!

– Есть и еще одна причина, по которой ни одна из обвиняемых не поинтересовалась, жив ли их отец, не так ли?

– Я ничего подобного не вижу. За все мои годы работы детективом в отделе по расследованию убийств такого никогда еще не случалось.

– Ранее вы подтвердили, что перед допросом обвиняемых на месте преступления им зачитали их права, помните?

– Помню. И совершенно в этом уверен. Права им точно зачитали.

– Подозреваемым зачитывают права только после их официального задержания, так?

– Так, – сказал Сомс, которому все это уже явно надоело.

Я взял страницу из приложений к обвинительному акту и через секретаря передал ее детективу.

– Взгляните, пожалуйста, на этот документ. Это протокол задержания. Задержание проводил патрульный Джейкобс?

– Верно, – подтвердил Сомс.

– И обе подсудимые были задержаны по одному и тому же подозрению?

– Да, – подтвердил он, уже понимая, к чему это может привести.

Пора было вывести его на чистую воду.

– Согласно данному протоколу, патрульный Джейкобс задержал обеих подсудимых по подозрению в убийстве. Может, именно тогда они и поняли, что их отец мертв?

Сомс сглотнул, и кадык у него на горле запрыгал вверх-вниз.

– Вас не могут задержать по подозрению в убийстве, если нет трупа, верно?

Он ничего не ответил. В ответе не было необходимости.

– Детектив, улик против этих подсудимых кот наплакал. И вы с прокурором хватаетесь за тонкую соломинку, пытаясь подвести под это дело доказательную базу – разве не это здесь на самом деле происходит?

Сомс откашлялся, отпил воды, наклонился к микрофону и произнес:

– Нет, сэр.

Именно Сомс и выудил тот волос из глубокой раны на груди у Фрэнка Авеллино. У эксперта по волосяным волокнам и детектива Тайлера нашлось бы больше что сказать по этому поводу, но мне просто требовалось окончательно разделаться с Сомсом.

– Вы показали, что извлекли из раны на груди у жертвы какой-то волос, детектив. Вы ведь не эксперт по волосяным волокнам, насколько я понимаю?

– Нет, сэр, для этого у нас есть профессор Шандлер.

– Хорошо. На этом всё.

Драйер даже не пытался исправить какие-либо повреждения, хотя вообще-то мало что мог сделать. Для меня все и вправду выглядело так, будто окружной прокурор наскреб по сусекам любые ошметки улик, которые могли хотя бы теоретически свидетельствовать о виновности обеих девушек, – и теперь все, что можно было обернуть в пользу обвинения, намеревался бросать в нас вместе со всем прочим, что подвернется под руку.