– Здорово, бро.

Я поднимаю голову: все лицо у него разъехалось в улыбке, аж светится.

– Твою мать, – говорю я, – Курт? Ха, чувак, тебя чем кормят?

С того дня мы начали общаться и уже не переставали, он реально стал моим другом. Как я уже говорил, мне нужно рассказать о нем, потому что он играет важную роль во всем, что случилось. Он – часть этой истории.

Когда я увидел его тогда, он в целом был такой же, но определенно изменился. Стал серьезнее. И теперь он никому ничего не спускал. Тогда он тоже не состоял в банде. Мы оба сумели этого избежать, хотя в нашем окружении это не так-то легко. Обычно, если тебя знают, то каждые пару недель у тебя на пороге возникает чувак из какой-нибудь банды и пытается тебя завлечь. Если ты им нужен, они готовы пообещать что угодно и угрожать чем угодно. Я им был не сильно интересен, хотя каждый новый человек – это плюс один, а количество по-любому важно. Но вот Курта они хотели. Они жаждали его заполучить, и, если бы видели, каких он габаритов, вы бы поняли почему.

Правда, вскоре я понял, что Курт не создан для подобной херни. Во-первых, деньги его не особенно заботят. Во-вторых, он терпеть не может, когда ему говорят, что делать. В другой ситуации этого было бы достаточно, чтобы от него отстать. В банде не нужны те, кем нельзя управлять. Почти все считают, что не позволят собой управлять, но так-то почти все пиздят. Практически любой человек сделает что угодно, если цена подходящая, а это, по сути, значит, что им можно управлять. Но Курт – дело другое.

Пару лет назад, когда мы шли по улице, его остановили трое местных парней.

– Это же ты Курт? – спрашивает один и, когда Курт кивает, говорит: – Бро, хочу дать тебе шанс, который дается раз в жизни.

Курт пытается уйти, потому что знает, что им надо, но они встают стенкой. Их главный такой:

– Бро, я могу прямо сейчас дать тебе косарь или тебя порезать. Решай сам.

– Ну, режь, – говорит Курт.

Эти трое переглядываются, типа: «Че за херня?» На месте Курта я бы, наверное, попробовал их заболтать, но такого эти парни еще не видели. Их главный, мелкий чувак в пятипанельной кепке, вытаскивает из кармана финку и показывает Курту. Курт внимательно смотрит на нее, потом на двоих других и говорит:

– А у вас че?

И стоит, будто к месту прирос. Я, наоборот, напружинился и готов рвануться в драку, если до этого дойдет.

Остальные, ухмыляясь, показывают свое оружие, но Курт не двигается.

– Порежь меня, – говорит он. Руки у него до сих пор в карманах.

Главный подходит ближе, держит нож на уровне пояса:

– Бро, мы шутки шутить не привыкли.

И тут Курт выдергивает руку из кармана и хватает нож за лезвие.

– Порежь меня, – говорит он с каменным лицом.

Главный начинает паниковать и пытается вырвать нож, но Курт держит крепко. Из руки течет кровь, но по его лицу и не скажешь.

Второй тоже вытаскивает нож и бросается на Курта. Но этот пацан еще ни разу не дрался ножом. Я вижу это по тому, как он его держит. Как телефон. А я знаю, что нож надо держать в кулаке лезвием вниз, острием наверх. Поэтому мне хватило хладнокровия, чтобы подойти и врезать ему пару раз в лицо. Он падает, и, пока он не успел очухаться, я выхватываю нож.

Курт все еще держит лезвие. Парень на другом конце ножа серый от страха. Он видит у меня нож своего кореша и бросается бежать.

– Вы, уроды, покойники! Покойники! – кричит он, убегая.

Я оглядываюсь, ища третьего, но он, видимо, сбежал еще раньше. Они пришли с тремя ножами, ушли – с одним.

– Бля, чувак. – Я смотрю на руку Курта.

– Да фигня. – Он снова сжимает кулак, и кровь капает с обеих сторон.

– Ниче не фигня.

Я снимаю бандану и перевязываю ему руку. Туго затягиваю ее, пока она пропитывается кровью, и делаю двойной узел. Курт даже не поморщился. Я пытаюсь считать его реакцию, но считывать нечего.

– Ты не думай, я не гей, – говорю я, и мы начинаем ржать.

Пока он жил в районе, мы сильно подружились. Курт приходил к нам, и мама готовила ему ужин. Он обычно съедал в два раза больше, чем у нее было запасов, но все равно он ей нравился. Мне даже кажется, что, если бы он столько не ел, он бы нравился ей гораздо меньше. Была у него одна особенность. Когда он ел, он походил на ребенка. Больше в это время ничего не существовало. Только он и тарелка.

Мама потом притворно жаловалась:

– От коня он, что ли, произошел? В следующий раз куплю ему мешок овса.

Но у нее еще и материнский инстинкт включился. С точки зрения мам, кормить друга своего ребенка – это все равно что кормить самого ребенка. Ну и еще она знала, что у Курта нет такой матери, как у меня. То есть мать у него есть, но на деле считай, что нет. Мне кажется, поэтому он и спрашивал постоянно, нельзя ли ему прийти к нам. Просто чтобы почувствовать, как это, когда у тебя нормальная мама. И даже когда мама, бывало, говорила, мол, этот конь, что ли, опять придет к нам ужинать, я знал, что на самом деле он ей нравится.