Шрифт:
— А конкретно? — спросил Юджин. — Вот прилетает на Цейсан несколько этих, как вы их называете, «ушедших». Без денег. И работать, как я понял, не хотят. Что будут с ними делать цейсанцы?
— Был такой случай пару лет назад, — ответила Зарья. — Мы их просто выдворили с планеты. Сначала, правда, накормили, каемся.
Присутствующие рассмеялись.
— Прямо так и выдворили? Силой?
— Ага, — мило улыбнулась гидробиолог. — Прямо так и выдворили.
— А как же права человека?
— Если человек отказывается трудиться на благо общества, он теряет эти права. Кто не работает, тот не ест. У нас, на Цейсане, только так. На Гараде их кормят. Вот пусть и живут на Гараде.
— Круто берёте, — покачал головой Юджин. — Нет, я как раз понимаю, сам республиканец, но всё равно — круто.
— Иначе у нас нельзя, — сказала Зарья.
— Так, подождите, — сказал Сернан. — А деньги у них были? Они могли купить еду, за жильё заплатить?
— Еда и жильё у нас бесплатные, купить их нельзя.
— Совсем нельзя?
— Совсем. Только получить. Свободно и бесплатно. Но для этого нужно работать.
— Никогда я к этому не привыкну, — сообщил американец, обескуражено почёсывая лоб.
— Прилетим на Гарад, специально вас к «ушедшим» свожу, если захотите, — пообещал я. — Они вне городов обычно живут, стаями.
— Стаями? Как животные, что ли? — спросил Быковский.
— Близко, — сказал я.
— Очень интересно, — повторил Сернан.
— Мне тоже, — сказал Быковский. — Обязательно съездим. Если можно.
— Можно. Наружным — так они называют всех остальных — можно прийти в любую стаю и даже жить в ней какое-то время.
— Ну да, — догадался Быковский. — Иначе как понять, понравится тебе такой образ жизни или нет?
— Именно.
— Товарищи, — подала голос Зарья. — Вы нас извините, но мы всё знаем об «ушедших» на Гараде. А вот о жизни на Земле — не всё!
— Да, верно, — сказал я. — Отвлеклись, бывает. Так вот, Сернан, о том, как воспитать в человеке правильное отношение к потреблению материальных благ, мы поговорим как-нибудь в другой раз, если захочешь. Что до производства оных благ, то здесь Зарья права — произвести всё необходимое и дажесверх того не так трудно и дорого, как может показаться. При определённом уровне научно-технического развития, разумеется. Однако наша уважаемая Зарья и здесь права, — от справедливого распределения действительно очень много зависит. Его, кстати, не обязательно называть распределением. Можно назвать планированием.
— Ага, ага, — Сернан продолжал саркастически улыбаться. — Ваше знаменитое планирование. Знаем, как же! Когда по плану производится сто пар одинаковых ботинок, которые подходят толькочетверым, остальные ходят босые, а ботинки пылятся на складе.
— В СССР до сих пор так бывает, спорить не стану, — легко согласился я.
— Ещё как бывает, — подтвердил Валерий Фёдорович. — И не только с ботинками.
— Это вопрос получения и обработки информации, — сказал я. — Плюс контроль качества. Когда планированием и контролем занимается искусственный интеллект, у которого имеется свободный доступ к упомянутой информации и соответствующие права, подобные идиотские ошибки исчезают, и всё становится по-настоящему удобно и справедливо. Без всякого свободного рынка с его людоедскими законами.
— Почему это они людоедские? — возразил Сернан. — Очень справедливые законы. Разве не справедливо, когда тот, кто работает лучше, больше и получает?
— Справедливо. Мы тоже об этом говорим. От каждого по способностям, каждому — по труду. Принцип социализма, между прочим. А разве справедливо, что тот, кто завладел средствами производства, выжимает из работника все соки и платит ему, по законам свободного рынка, копейки, потому что знает, что деваться работнику некуда, а семью кормить надо?
— Эй, брось, для этого у нас существуют профсоюзы!
— Tell it to the Marines [2], — сказал я. — Может, они и поверят. Помнишь песню Sixteen Tons?
— Кто ж её не помнит.
— О чём там поётся?
You load sixteen tons, and what do you get?
Another day older and deeper in debt.
Saint Peter, don’t you call me, 'cause I can’t go;
I owe my soul to the company store [3] — пропел я.
— Так когда это было! — воскликнул Сернан. — До войны ещё, во времена Великой Депрессии.
— Можно подумать, сейчас сильно изменилось, — сказал я. — То же самое, по большому счёту. Так, припудрили слегка. Жил я у вас и работал, помню. Извините, Зарья, мы отвлеклись.
— Ничего, — сказал она, — мы понимаем. Так даже интереснее. Как будто на машине времени путешествуешь.
Я заметил, что эти встречи и дискуссии довольно сильно утомляют и Валерия Фёдоровича Быковского, и Юджина Сернана.
Конечно, они были в какой-то мере публичными людьми. Но в первую очередь всё-таки космонавтами. Профессионалами, чья работа — летать в космос, а не вести дискуссии на столь непростые темы.