Несколько секунд они оба молчат.

— А Тиана? — спрашивает наконец Мартина.

— Ну, в итоге у нас так и не сложилось. Когда Зоуи исчезла, все стало сложно. И печально. Мы оба чувствовали свою вину.

— Мне очень жаль, — говорит Мартина после минутного молчания.

Кейден пожимает плечами:

— Извинения приняты. Думаю, нам обоим есть о чем жалеть. Просто мне очень жаль, что так и не смог извиниться перед Зоуи.

Мартина смотрит в пустую кружку, по краям которой подсыхает полоска молочной пенки.

— Еще кое-что, — говорит она, наконец подняв глаза. — Когда я буду делать последний эпизод, я хочу включить в него воспоминания о Зоуи от тех людей, кто ближе всего ее знал. Тебе будет интересно в этом поучаствовать?

— Конечно, — улыбается Кейден — Вот такое интервью о Зоуи я дам с радостью.

— Спасибо, — улыбается в ответ Мартина, потом смотрит на телефон. — Мне пора. Я вроде как под арестом за то, что вломилась в твой дом на прошлой неделе.

Кейден смеется:

— А я, пожалуй, задержусь. Выпью кофе. Пока. Дженкинс!

Мартина встает из-за стола, вешает на плечо сумку с учебниками. Потом протягивает руку. Ей кажется, так будет правильно. И Кейден отвечает рукопожатием.

— Увидимся.

Вранье началось с самого моего рождения. Теперь, вернувшись домой, я целыми днями выуживаю правду из массива лжи, рассортировывая воспоминания по временам и местам, к которым они относятся. У нас с мамой состоялся разговор, очень долгий разговор, о моем раннем детстве. Теперь, когда я услышала ее рассказ, увидела фотографии, которые она прятала, мне стало проще. Вот это — мое лицо в таком-то году. Вот это происходило там-то. Теперь, когда все вскрылось, я начинаю понимать. Все, что прежде было перепутано, теперь начинает распутываться. Я могу извлечь из памяти воспоминание и изучить его, и другие воспоминания не будут мне мешать, превращая все в безумное варево, сжигавшее мой мозг все лето.

Но я не могу избавиться от снов. По ночам мне снится, что я лежу в «Тропах», свернувшись калачиком на своей койке. Мне снится, что я в Уиндермере в окружении птиц. Мне снится, что я в конюшне, которая горит, и я сгораю вместе с ней.

Уже почти Хэллоуин. В Бей-Ридж некоторые соседи уже по обыкновению вовсю украшают дома и лужайки. Настоящие инсталляции с ведьмами и зомби, убийствами и увечьями. Я не приглядываюсь. Когда мама посылает меня в магазин, в прачечную, в аптеку, я не отрываю глаз от тротуара, по которому ветер разносит хрустящую бурую осеннюю листву. Я дважды оборачиваю шарф вокруг шеи и застегиваю джинсовую куртку, наслаждаясь ледяным воздухом.

Осень. Я на улице.

Учитывая обстоятельства, колледж в Нью-Палце разрешил мне приступить к учебе с весеннего семестра. Чистый лист в моей жизни подождет еще пару месяцев. Но ничего страшного. Я дома, в Бруклине. Я свободна.

Сегодня у меня нет никаких особых планов.

Я просто гуляю, вслушиваясь в хруст листьев под ногами и позволяя знакомым домам, мимо которых я прохожу, навевать воспоминания.

Первым приходит в голову даже не воспоминание — мамин рассказ. Ей следовало рассказать мне это давным-давно. Она сказала, что это была ее тайна, но, думаю, она начинает понимать, что это и моя тайна.

Теперь, когда мы можем наконец об этом говорить, мама рассказала мне, что, едва я появилась на свет, она сразу поняла — я не дочь ее мужа, Джона. Я была плодом маминой периодической летней интрижки с ландшафтным архитектором, обычно спокойным, но иногда подверженным вспышкам страсти, с которым она познакомилась во время одного из летних отпусков в Херрон-Миллс. Потому что мы бывали в Херрон-Миллс — Джон не был таким уж скупым. Просто был не очень хорошим мужем. Большую часть отпуска он проводил не обращая на нее внимания, углубившись в свою работу, и в конце концов она встретила Джорджа Спаноса.

Не было никакого Стоун-Харбора. Только Херрон-Миллс.

Это многое объясняет в поведении моей матери, когда я рассказала о работе няни, и почему она не хотела, чтобы я уезжала. Она очень боялась, что я встречу Джорджа. Или Зоуи, об исчезновении которой она даже и не знала. Что они увидят, что я — одна из них. Потому что мама никогда и никому не рассказывала о моем происхождении — ни Джону, даже когда они развелись, ни Джорджу, ни тем более мне. Послушать ее, так нам и вдвоем было прекрасно. Нам не нужен был ни Джон, ни Джордж, который ко времени развода моих родителей успел воссоединиться со своей женой, Джоан. Я это понимаю. Но все же она могла мне обо всем рассказать. Если бы она это сделала, все могло бы обернуться совсем иначе…

Когда я созналась, когда поклялась маме, что знаю Зоуи и что мы прошлой зимой были вместе в Херрон-Миллс, она мне поверила. Конечно же мы снова нашли друг друга. Теперь я понимаю, почему мама решила, что я говорю правду. По той же причине, по которой это казалось логичным и мне самой. Да, я часто перепивала и отключалась. Да, случалось, что меня привозила домой полиция. В моей истории было ровно столько правды, сколько было нужно, чтобы она казалась правдоподобной.

Выслушав рассказы мамы, теперь я знаю, как все было на самом деле.