«И зачем только все эти мучения? — думал Пьер, ежась под одеялом. — Зачем нужно болеть? Если болезнь — наказание, то за какой проступок? Я даже не съел ничего запрещенного, как когда-то, когда я заболел, поев недозрелых слив. Мне запретили их есть, но я все же поел и должен был отвечать за последствия. Это понятно. Но теперь? Почему я лежу в постели, почему меня вырвало, почему так ужасно болит голова?»

Прошло немало времени, прежде чем в комнату снова зашла мать. Она подняла шторы на окне, и комнату залил мягкий вечерний свет.

— Как твои дела, милый? Ты хорошо спал?

Он не ответил. Лежа на боку, он поднял глаза на мать. Она удивленно выдержала его взгляд: он был странно испытующий и серьезный.

«Хорошо хоть, что нет жара», — с облегчением подумала она.

— Хочешь чего-нибудь поесть?

Пьер едва заметно покачал головой.

— Принести тебе чего-нибудь?

— Воды, — тихо проговорил он.

Она дала ему воды, но он сделал один маленький глоток и снова закрыл глаза.

Вдруг в комнате госпожи Верагут раздались громкие звуки рояля. Они наплывали широкими волнами.

— Слышишь? — спросила она.

Пьер широко раскрыл глаза, лицо его исказилось, точно от боли.

— Нет! — крикнул он. — Нет! Оставьте меня в покое! Обеими руками он заткнул уши и зарылся головой в подушку.

Госпожа Верагут со вздохом вышла и попросила Альберта прекратить игру. Затем вернулась и осталась сидеть у кроватки Пьера, пока он опять не задремал.

Этим вечером в доме царила тишина. Верагута не было, Альберт расстроился и переживал, что ему не разрешают играть. Они рано легли, и мать оставила дверь открытой, чтобы услышать, если ночью Пьеру что-нибудь понадобится.

Вернувшись вечером из города, художник осторожно обошел дом, с тревогой всматриваясь и вслушиваясь, не говорит ли освещенное окно, скрипнувшая дверь или чей-либо голос, что его любимец все еще болен и страдает. Но когда он обнаружил, что все вокруг тихо, спокойно и объято сном, страх спал с него, как спадает тяжелая, мокрая одежда. Преисполненный благодарности, он еще долго лежал в постели без сна. Засыпая поздно ночью, он улыбнулся при мысли о том, как мало надо, чтобы приободрить отчаявшееся сердце. Все, что его мучило и угнетало, все это тупое, безотрадное бремя жизни превратилось в ничто, стало легким и незначительным, рядом с мучительной тревогой о ребенке, и как только эта недобрая тень отступила, жизнь сразу показалась ему светлее и терпимее.

Утром он в хорошем настроении необычно рано появился в доме, с радостью узнал, что мальчик еще крепко спит, и позавтракал наедине с женой, так как Альберт еще не вставал. Впервые за многие годы Верагут сидел в этот ранний час за столом у жены, и она с почти недоверчивым удивлением наблюдала, как он дружелюбно и доброжелательно, будто все это в порядке вещей, попросил подать ему чашку кофе и, как в былые времена, разделил с ней завтрак.

В конце концов и он обратил внимание на ее выжидательное молчание и на необычность момента.

— Я так рад, — сказал он голосом, который напомнил госпоже Верагут о лучшей поре их жизни, — я так рад, что наш малыш, по-видимому, начинает выздоравливать. Только сейчас я заметил, как сильно тревожился о нем.

— Да, он мне вчера совсем не нравился, — согласилась она.

Он играл серебряной кофейной ложечкой и смотрел на нее почти озорно, с легким налетом внезапно возникающего и быстро угасающего мальчишеского веселья, которое она так любила в нем когда-то и нежное сияние которого от него унаследовал один только Пьер.

— Да, — весело начал он, — это и в самом деле счастье! А теперь я могу наконец поговорить с тобой о своих ближайших планах. Я полагаю, тебе придется поехать зимой вместе с обоими мальчиками в Санкт-Мориц и остаться там на довольно продолжительное время.

Она обеспокоенно опустила глаза.

— А ты? Будешь писать в горах?

— Нет, я с вами не поеду. На какое-то время я предоставлю вас самим себе, а сам уеду. Осенью я хочу уехать, а мастерскую закрыть. Роберт получит отпуск. Тебе одной решать, останешься ли ты на зиму здесь, в Росхальде. Я бы не советовал, отправляйся лучше в Женеву или в Париж и не забудь о Санкт-Морице, Пьеру это пойдет на пользу. Она растерянно взглянула на него.

— Ты шутишь? — в голосе ее сквозило недоверие

— Да нет же, — грустно улыбнулся он. — Шутить я совсем разучился. Я говорю серьезно, поверь. Я хочу совершить морское путешествие и вернусь не скоро.

— Морское путешествие?

Она напряженно размышляла над его словами. Предложения и намеки мужа, его веселый тон — все было ей непривычно и вызывало недоверие. Но слова «морское путешествие» вдруг подтолкнули ее воображение: она представила себе, как он поднимается на корабль, за ним идет носильщик с чемоданами, вспомнила картинки на плакатах пароходных обществ, свое собственное плавание по Средиземному морю и мгновенно все поняла.