Шрифт:
Каэтана совершенно права. Они – эссы – просто не выживут сами по себе, они бесполезны. Она, Мариса, мало того что глупа и бесцельна… вот что ждет ее в жизни?
Да ничего!
Ничего не хотеть, никуда не двигаться, ни о чем не думать, вообще не думать, потому что если начинаешь думать и осознавать – тебе становится больно. Смертельно больно! Одобренное отцом замужество, склоки внутри ее мирка, состоящего из десятка-другого человек, сплетни, дети… судьбу которых будут решать другие.
Потом дети вылетят из гнезда, а она будет стареть, будет вести бессмысленную и бесцельную жизнь – зачем?
За что?
В чем разница между такой жизнью и смертью?
Мариса не знала. Но ей было очень, очень больно.
С утра Мариса, впрочем, выглядела великолепно.
Бессонная ночь?
Слезы?
Косметика – вот что сделает человека из любого ужастика. Мариса потратила полтора часа, чтобы наложить макияж, но выглядела она великолепно. Разве что была чуточку бледновата.
И принялась спускаться.
На этаже Каэтаны был шум и гам.
– Подумаешь, мигрень! Я только цветы отдам и спрошу, как она себя чувствует!
Матиас?
Голос брата Мариса узнала бы в любом хоре. И… Каэтана?
Ой…
Вот уж кому не надо знать, что Каэтана не ночевала у себя, так это Матиасу! Он сейчас начнет скандалить, ругаться, поднимет шум… все вскроется!
Нельзя этого допустить!
Мариса прибавила шаг, но оказалось, что ее помощь и не особо нужна.
Олинда Оливера, которая стояла перед дверями комнаты Каэтаны, выпятила бюст так, что Матиас даже цветами загородился. С букетом пришел. Розы принес.
– Каэтана сейчас не хочет никого видеть! Что непонятного?
– Эсса, я только отдам букет.
– Она даже на занятия сегодня не идет! Хватит мучить больного человека!
– Я сейчас вернусь с врачом, – пригрозил Матиас.
Зря.
Это он не видел, как за его спиной переглянулись Севилла и Фатима, тоже вышедшие на шум. А Мариса видела. И тоже оглянулась.
Никого?
Нет, никого.
– Хоть с тремя врачами! – рыкнула Олинда. – Хоть с пятью! Что непонятного в слове МИГРЕНЬ?!
Мариса меланхолично подумала, что Матиасу в ближайшее время все будет понятно. Он это слово навек запомнит! Потому что Севилла Коцци, надменная и равнодушная, абсолютно спокойно взяла с подоконника вазу – и треснула Матиаса по голове.
Лиез только хрюкнуть и успел, оседая на пол. И что самое печальное – никакого сочувствия Мариса к брату не испытывала. Уж как он ухмылялся, рассказывая ей про Жоао Феррера… это у нее вазы под рукой не было. А жаль!
– Отлично, – одобрила Фатима, которая, кажется, готова была добавить Матиасу еще. Просто не потребовалось, он и так отлично потерял сознание.
– Ой-ой-ой, – ахнула Мариса. – Ужас! Кто-то разлил воду из вазы, Матиас повернулся, поскользнулся – и упал?
– И так неловко ударился головой, – согласилась Олинда. – Ты все видела?
– Да-да, надо срочно сказать коменданту! И привести беднягу в чувство, и в больницу его, – согласилась Мариса.
Как оказалось, выиграли они для Каэтаны не сутки, а даже чуточку побольше.
Севилла немного не рассчитала силу, или ваза попалась твердая, или Матиас как-то неудачно подставился. Но врач сказал, что парню придется полежать дня три.
Сотрясение мозга – с этим не шутят.
Разум – вещь очень загадочная, мало ли как дело повернется? Не-не, полежите, молодой человек. Дня три. А если будете себя плохо чувствовать, то и пять.
Девушки?
А зачем вы девушке без мозгов? Что с вами делать, с таким?
Матиас скрипнул зубами, но согласился. Хотя в свое падение, кажется, не поверил. Но девушкам на это было глубоко начхать. Главное, Каэтане время выиграли, а остальное их не волновало.
Глава 8
Я плыла в потоке чувств и мыслей.
Не только своих, нет. Чужих тоже.
Ее звали Виола.
Совсем юная драконица, которая даже не успела сделать ни одной кладки, ей всего-то двадцать шесть лет… считай – младенец.
Ладно, драконы растут быстро и взрослеют быстро, Виола не станет исключением.
Размножаться драконы могут с тридцати лет, тогда же считаются и взрослыми. Но у них с этим намного сложнее.
Драконы откладывают яйца, но развитие драконят начинается еще в утробе матери. То есть яйцо откладывается, как у крокодилов, уже с зародышем.