Выражение лица Дэниела меняется, на нём мелькает что-то нечитаемое, прежде чем он снова прячет это за своей обычной загадочной улыбкой.

– Прости меня, моя дорогая жена, — говорит он нежным, как ласка, голосом.

– Я иногда забываю, что не все разделяют мою... уникальную точку зрения.

Он убирает руку с моего живота и вместо этого проводит пальцем по изгибу моего бедра. От этого прикосновения по моей коже пробегают искры, и он продолжает:

– Давай сосредоточимся на настоящем моменте, хорошо?

– Есть гораздо более насущные дела, чем далёкое будущее.

С этими словами Дэниел наклоняется и снова обжигающе целует меня. На этот раз в его страсти появилась новая интенсивность, необузданная настойчивость, которая не терпит сопротивления.

Внезапно Дэниел отстраняется, оставляя меня задыхающейся и жаждущей большего. Когда я смотрю на него, по моему позвоночнику пробегает холодок, потому что я снова замечаю в его глазах зловещее красное свечение — завораживающий, почти потусторонний свет, от которого моё сердце начинает биться со смесью страха и восхищения.

Мгновение Дэниел просто смотрит на меня, его зрачки расширяются, словно впитывая каждую деталь моего лица. Затем плавным движением он поднимается с кровати, возвышаясь надо мной в ореоле силы, которая, кажется, заполняет всю комнату.

– Мне нужно заняться некоторыми... делами, — объявляет он низким и размеренным голосом.

– Но не волнуйся, моя дорогая.

– Я скоро вернусь, и мы продолжим с того места, на котором остановились.

Не задумываясь, я опускаю руку на живот, задерживаясь на том месте, где несколько мгновений назад лежала рука Дэниела. Ощущение пустоты ощутимо, эта пустота требует заполнения. Я ловлю себя на том, что размышляю о перспективе материнства — мысль, которая до сих пор не приходила мне в голову.

Почему я раньше не задумывалась о детях? Просто потому, что Дэниел всегда был против этой идеи, или же моим внезапным любопытством двигало что-то более глубинное? Пока я размышляю над этими вопросами, меня начинает одолевать чувство ответственности.

Неумолимая череда мыслей, кружащихся в моей голове, не прекращается. Должна ли я воспользоваться этой возможностью только для того, чтобы Дэниел снова изменился, возможно, безвозвратно? Неопределённость терзает меня, как гноящаяся рана, которая угрожает отравить каждую надежду, которую я осмелилась лелеять.

Образы Дэниела преследуют меня — зверь, чудовище, тёмная фигура, нависающая надо мной с ненасытным голодом. Каждая итерация приносит новые страхи, новые ужасы, с которыми приходится сталкиваться. Как я могу быть уверена, что он не изменится вновь, если я рожу от него ребёнка?

И всё же, несмотря на мои сомнения, часть меня жаждет испытать радость материнства. Носить в себе жизнь, наблюдать, как крошечное существо растёт и развивается под моей опекой...

Когда я спускаюсь по парадной лестнице, тишина пустого особняка эхом разносится вокруг меня, словно скорбный шёпот. Обычно в доме кипит жизнь, но сейчас он кажется пугающе пустым, словно его обитатели растворились в воздухе.

Я ищу Лейлу, намереваясь попросить что-нибудь лёгкое на ужин, но на её обычном рабочем месте никого нет. Слуги не спешат по своим делам; до моих ушей не доносится ни звон посуды, ни приглушённые разговоры. Как будто я попала в город-призрак, где единственная живая душа — одинокая, бесцельно бродящая вокруг.

По спине у меня бегут мурашки, пока я иду по огромному фойе, и мои шаги эхом отдаются от мраморных полов. Куда все подевались? Ушли ли все по неожиданным делам, бросив меня одну в этом огромном роскошном пространстве?

Я бесцельно брожу по пустым коридорам, и с каждым шагом удаляюсь от утешительного присутствия других людей. Тяжёлое одиночество давит на меня, заставляя плечи болеть, а сердце — тяжелеть.

Когда я прохожу мимо особенно богато украшенного окна, угасающие лучи солнечного света отбрасывают на пол длинные тени. В угасающем свете я мельком вижу своё отражение в стекле — одинокую фигуру в простом белом платье, черты лица которой искажены беспокойством и неуверенностью.

Меня пронзает чувство одиночества, и на мгновение мне хочется позвать кого-нибудь, хоть кого-нибудь. Но тишина остаётся гнетущей, осязаемым барьером, который не позволяет даже моему голосу вырваться за пределы моего пустого мира.

Вздохнув, я продолжаю своё одинокое паломничество в поисках хоть какого-то подобия дружеского общения в этом заброшенном дворце.

Когда наступает ночь, окутывая особняк мрачной пеленой, я обнаруживаю, что меня тянет в библиотеку — своего рода убежище посреди жуткой тишины. Теплое сияние ламп манит меня внутрь, обещая утешение и передышку от гнетущей тишины.

Войдя, я окунаюсь в затхлый запах старого пергамента и тихий шорох переворачиваемых страниц. Ряды высоких книжных полок тянутся к потолку, их корешки в кожаных переплётах свидетельствуют о многовековых знаниях и мудрости.