Тьма умерла, а я – нет.

Ночь кончилась, а я – нет.

И даже лужа на полу высохла, а я – нет.

Вот так.

Когда вернулась кона Дарлегур, я приподнялась на локте. Озноб ещё не прошёл, зрение было нечётким, но кризис явно остался позади.

– Ты жива… – широко распахнула глаза несостоявшаяся (и слава всем местным и неместным богам!) свекровь.

– Нары деревянные… – в тон ей протянула я.

– Что?

– Ничего. Я думала, что мы об очевидном. Ну так что, какой ваш дальнейший план? Убивать будете или всё-таки дадите воды?

Вилерианка в ступоре смотрела на моё лицо огромными от шока глазами. Эх, мне бы шило… я бы ткнула в каждый, от родственных-то щедрот. Ядовитая злость поднималась в душе. Пока ещё слабая, но можно было сказать с уверенностью: она ещё оформится в полноценную, классическую такую ненависть к свекрови, неважно – состоявшейся или нет.

– Ты выжила…

– Утро наступило, – саркастично ответила я.

Хриплый надсадный голос звучал чуждо. А в конце фразы я зашлась в каркающем, мерзком кашле.

– Но как? – ошеломлённо прошептала кона Дарлегур.

– Благодаря вашей заботе, естественно. Знаете, пощёчины отлично помогают при простуде. Народное средство. Как и разлитая по полу вода. Очень рекомендую. Надеюсь, вас в дальнейшем только так лечить и будут. Пинками животворящими.

Кона Ирена всё ещё потрясённо смотрела на меня, не особо вслушиваясь в смысл моих язвительных комментариев. А жаль. Вот и эпитафию ей явно доверить нельзя, всё перепутает.

Вместо ответа потенциальная свекровь развернулась на пятках и ушла. Я хмыкнула и закуталась в тонкое шерстяное одеяло, свернувшись клубочком. Умирать я больше не собиралась, наоборот, чувствовала, что пойду на поправку. Видимо, мне досталась целая лужа плацебо.

Жажда никуда не делась, но стала умереннее. Как осадки из прогноза погоды. Прикрыв веки, я погрузилась в темноту, уже не боясь, что вынырнуть из неё не смогу.

Следующее пробуждение прошло ещё лучше, дышалось легче, да и кашель унялся. Кона Дарлегур подошла к решётке и посмотрела на меня.

– Мейер вернётся завтра. Если ты хочешь его увидеть, то придётся принять мои условия. Первое: ты поклянёшься, что никому никогда не сообщишь о том, что произошло за последние сутки, начиная с момента, когда я обнаружила тебя вчера вечером. Второе: когда сын откажется прощать твою измену, ты уедешь из Листаматура навсегда. Я помогу организовать твой отъезд. Третье: ты разорвёшь помолвку, назвав причину, которая не повредит репутации Мейера.

– С чего бы мне принимать ваши условия? Когда Мейер вернётся, он разберётся с тем, как вы поступили.

– Если хочешь жить, то поклянёшься. Иначе выпускать тебя из камеры не в моих интересах, – холодно ответила кона Дарлегур, и я прекрасно поняла: она не блефует.

– А что если Мейер поверит мне?

– Не поверит, – усмехнулась она. – Но если он вдруг решит на тебе жениться, то я сделаю всё, что в моих силах, чтобы сберечь его и твою репутацию. В остальном – если бы ты действительно любила моего сына и стала ему верной женой, я была бы твоим главным союзником и защитником. Но ты сама вынуждаешь меня быть твоим врагом.

– Я хочу сначала поговорить с ним.

– О, ты сможешь говорить с сыном столько, сколько угодно. Столько, сколько у него хватит терпения тебя слушать. Вот только не будь наивна: Мейер не простит предательства. Он не так воспитан.

– Десять дней. Мне нужно время после его приезда, чтобы окончательно прийти в себя и поговорить с ним. Если по истечении десяти дней он решит, что я ему не нужна, я уеду, – сипло отозвалась я.

Сначала Мейер, конечно, будет в шоке. Возможно, мы даже хорошенько поскандалим. Но за десять дней он успокоится, придёт в себя и услышит мою версию событий.

– Три дня. Не больше, – твёрдо ответила кона Дарлегур, и я поняла, что спорить бесполезно.

– Хорошо. Договорились. Три дня.

– Теперь клятва. Повторяй за мной. Я, Лалисса Гленнвайсская, клянусь жизнью и магией не рассказывать и не писать никому о событиях последних суток.

– У меня нет магии.

Кона Дарлегур лишь презрительно хмыкнула в ответ.

– Повторяй и протяни мне руку, когда закончишь говорить.

– Я, известная как Лалисса Гленнвайсская, клянусь жизнью и магией не рассказывать и не писать никому о событиях последних суток.

Она приняла мою клятву, и наши ладони окутало бледно-сиреневое свечение. Всё-таки насколько лучше, когда магию видно!

Несостоявшаяся свекровь сначала изучающе на меня посмотрела, но ничего не произошло, только слабость снова накатила, но я не подала виду. Тогда она открыла решётку и спросила:

– Идти можешь?

– Попробую, – без особой уверенности ответила я.

Но смогла. Медленно, по стеночке, цепляясь сначала за решётки, а потом за перила на лестнице и дверные проёмы, но я добрела до своих покоев. Накинулась на стоящие на тумбочке кувшины и осушила их все – сначала сок, потом бульон, потом сладкий отвар. А затем рухнула на постель и снова уснула, на этот раз в тепле.