Я не выдержала и вмешалась в спор, грозивший перерасти в скандал:

– Знаете, а я всегда любила амарантовый. Прямо обожала! Просто мечтала об амарантовых волосах, глазах, ногтях, вещах, руках и ногах. Да. Так что спасибо огромное, Кларас, ты угадал как нельзя лучше. Чудесный цвет. Полин, идём, ты меня начнёшь красить прямо сейчас.

– Может, лучше завтра?.. На свету…

Полин немного растерялась, что позволило мне перехватить инициативу окончательно.

– Непременно прямо сейчас. Каждая минута жизни с синими волосами – мучительна и неминуемо ведёт к смерти. Впрочем, как и любая другая минута жизни. Идём, нечего их тратить понапрасну.

Вилерианка изумлённо на меня взглянула и позволила увести себя в нашу спаленку. Всучив ей коробочку, я выжидательно посмотрела на её живое выразительное лицо. Полин не менее выжидательно посмотрела на меня в ответ. Пару мгновений мы буравили друг друга взглядами. Наконец она улыбнулась, закусила губу и предложила:

– Ну что, давай начинать?

И мы начали.

Раньше я волосы никогда не красила, устраивал естественный цвет. Но за последний месяц жизнь настолько круто поменялась, что новые цвета волос смущали меньше всего.

– Надолго нужно оставлять?

– Нет, конечно. Сразу смывать, иначе волосы сожжём, – авторитетно заявила Полин.

Волосы – не мосты, их куда обиднее жечь, так что я поторопилась под душ. Кажется, я использовала едва ли не весь запас воды на дирижабле. Под конец струйка текла совсем тоненькая. Когда кроваво-красная вода сменилась прозрачной, я вытерлась полотенцем, вылезла наружу и посмотрела на своё отражение.

Уф-ф-ф.

Такие образы мне никогда не нравились, но теперь выбирать не приходится. Из зеркала взирала ведьма с рубиновыми глазами и горящими алым костром волосами. Лжепринцесса Кровавая, не иначе.

Самое удивительное, что было в отражении не только чуждое, но и нечто своё, родное. Как минимум, такая девушка может не бояться язвить вслух, скорее странным будет, если она станет молчать.

Что ж, Елизавета Петровна, дочь Петра и Екатерины, Лжелалисса Первая, самодержица всеничегойная и императрица из династии Романовых, моё почтение.

Да, мама с папой умели в юмор, ведь они даже поженились через два года после моего рождения. Правда, родившуюся вскоре младшую сестру назвали не Анной или Натальей, а Евгенией, а вторую – Евдокией, на что она всегда сердилась и требовала называть себя исключительно Евой. Имя для мелкой третьей сестры выбирали всем миром. Понятно, что если все женщины в семье на «Е», то нельзя традицию ломать. Ева настаивала на Елене, я – на Евангелине, а Женька (потому что вредина вредная) предлагала Евлампию. Но когда мелкая родилась, всем сразу стало понятно, что она – Ефросинья. Она считала, что спать – удел слабаков, умудрялась орать, даже вися у мамы на груди и совершенно не признавала никакого режима, кроме террора. В общем, мы в шутку звали её Фросей, а потом невыспавшийся измученный папа сделал две вещи: увековечил шутку в свидетельстве о рождении и записался на вазэктомию. А Фрося так и осталась Фросей, что совершенно не мешало ей жить, особенно среди своих одноклассниц Красимиры и Веселины, которых ласково прозвали Красей и Весей. В остальном, у них был класс как класс. Ни одного Серёжи или Димы, зато пара Магомедов и небольшой прайд из четырёх Львов.

Подсушив волосы полотенцем, надела пижаму и вернулась в комнату. Полин уже тоже переоделась ко сну и забралась на верхнюю койку с книгой. Я сначала хотела немного поболтать, но потом решила, что тишина в компании энергичной вилерианки – на вес золота, и молча забралась под своё одеяло.

За окном бесновалась буря, выл шквалистый ветер, кружила снег метель.

Я думала, что не усну, ведь спала, считай, весь день, но куда там. Стоило закрыть глаза и расслабиться, как я тут же провалилась в объятия Морфея. И были они ласковые и нежные, пока не закончились внезапно: ударом об стену.

Раздался жуткий треск, тонко пискнула сверху Полин, заискрила магия, тело пронзила жуткая боль, лопнуло окно. Маленькую каюту смяло, стены перекособочило, нас резко дёрнуло в сторону, а потом подкинуло. Я с размаху приложилась о верхнюю койку всем телом.

Нас закрутило и замотало, как кости в стакане рыночного шарлатана. Мебель швыряло из стороны в сторону, я заорала. Полин наколдовала щит, он вспыхнул и тут же погас, когда в него врезалась дверь, которую сорвало с петель. Осколки полетели из разбитого окна, внутрь ворвалась метель, всё вокруг звенело и скрежетало. Я кричала, но мой крик заглушали звуки ударов. Вокруг летали перья, щепки и вещи, я напоролась боком на угол двери, а потом сверху рухнула кровать. Наконец меня приложило об стену особенно сильно, и сознание померкло.

Наступила темнота.

Голоса тревожно гудели вокруг, словно пчёлы вдруг перессорились и решили разделить улей пополам. Они жужжали над ухом, требовательно жалили сознание и невыносимым гулом выдавливали меня из объятий темноты. Мерзкие голоса!

К ним присоединилась боль. Голодной тварью вцепилась в правый бок, вонзила когти в плечо и вгрызлась в затылок. Затем пришёл холод. Пробрался в лёгкие, выстудил нутро, украл остатки тепла. Я чувствовала себя куклой, которую забыли в проруби, и она вмёрзла в корку льда, затянувшую поверхность за ночь.

Снизу – ледяная чёрная вода. Сверху – морозное чёрное небо. Внутри – стылая пустота.

– Лиза! Лиза! – плакал и звал женский голос.

– Мама? – откликнулась я.

Но это была темнота. Холодная, равнодушная темнота.

– Лиза, это Полин. Ты меня слышишь?

Я не хотела слышать Полин. Не хотела бороться с этой темнотой. Хотела раствориться в ледяном мраке навсегда.

– Нужно попробовать подпитать её силой, – раздался незнакомый голос. – Иначе она не протянет до вечера.