– Мы успеваем?
– зычно спрашивает высокий мужчина в кожаной куртке свою худенькую спутницу в розовом плаще.

Она смотрит на точеное запястье, где блестят золотые часики, и кивает. Железный незаметно вздыхает. Все сейчас с телефонами или с этими… браслетами, которые рассказывают, как спать и как ходить. А вот такие вот часики со стрелками - это уже, считай, какая прихоть, толком и не встретишь.

Поезда уже заняли свои колеи.

Вон стоят синие красавцы с жёлтыми полосами на боках. Важные такие, горделивые. Взирают сверху вниз на разноцветную толпу тех, кому надо ехать. Ещё немного, и спустятся проводники в кипенно-белых рубашках и темно-синих юбках или брюках. Поправят фуражки с лаковыми козырьками и объявят посадку.

Зашумит человеческое море, заволнуется, потянется к вагонам, чтобы показать документы и зайти внутрь.

Железный резко делает шаг влево, и кто-то внезапно его толкает.

– Ой, извините, пожалуйста!
– слышится за спиной.

И тут же подхватывают под локоть, не давая выронить пакет со сдобой.

Пифия начинает звонко лаять.

А он высокий, Железный не думал, что настолько. И выглядит моложе своих двадцати семи. Глаза карие, теплые такие, с осколками зеленого стекла и янтаря, на которых играет солнце. Черные волосы падают на лицо - всё из-за ветра, который тут, на перроне, всегда сильнее, чем в нескольких метрах отсюда.

Удивительно белая кожа, северяне в роду, что ли? Или просто не берет херсонское солнце? Есть такие тут люди, которые могут разгуливать под его лучами, но оставаться не тронутыми загаром. Прямой нос с лёгкой такой горбинкой. На верхней губе царапина. Откуда?

Кожаная куртка накинута на красную футболку. Джинсы. Кроссовки. Рюкзак через плечо. Вроде не большой, но Железный знает: минимум на пять дней всего там есть. На левой лямке рюкзака - задорная красно-синяя нашивка в виде шута в колпаке.

– Вы не ушиблись?
– спрашивает он с тревогой, явно уже корит себя за невнимательность и нерасторопность.

Откуда ему знать, что всё было рассчитано специально?

– Нет, всё в порядке, - улыбается Железный.
– Не беспокойтесь, молодой человек.

Пифия ещё раз звонко гавкает и с осуждением смотрит на парня. Мол, ходит и не смотрит вокруг. Одна беда с этими людьми.

Парень неловко кивает и направляется к поезду.

Железный наблюдает за ним. Потом отходит в тенек к зданию вокзала, ибо апрельское солнце словно с ума сошло. Палит и палит, будто через час завьюжит прямо среди весны.

В тени хорошо и спокойно. Можно достать пирожок, подцепить через изрезанную пухлыми ромбами салфетку, тихонько пробормотать: «Ну вот, опять вымажусь» и с удовольствием надкусить золотистый бочок.

Заодно и пронаблюдать, как парень с шутом на рюкзаке подходит к проводнице, показывает билет и паспорт. Та внимательно изучает документы, приставив ладонь козырьком к глазам - солнце дотягивается и до неё.

– Всё же пошёл, - звучит рядом низкий приятный голос.

Железному не надо поворачивать голову, чтобы понять, кто рядом.

– А вы думали иначе, Данила Александрович? Они сейчас все такие…

Снова пирожок. Капуста просто божественна - в самый раз и перчика, и соли, и кислинки нет. И запах… господи, какой же запах! Голова просто идет кругом.

– Жаль. Я надеялся на его благоразумие.

– Разве может благоразумный человек писать книги?

Их взгляды всё же встречаются. Глаза Городового - камень, полуденный воздух во время зноя, серая теплая вода, степная пыль. И не поймешь: шутит или нет? А то и вовсе - насмехается?

Антон Шуткач в какой-то момент оборачивается, словно чувствует что-то, но потом поднимается по ступенькам в вагон, скрываясь от наблюдателей.

Шелест приближающихся шагов Железный не слышит - чувствует. Не видит, но знает: сейчас и его, и Городового окатит зелёно-голубая волна. Немного с ленью, немного с любопытством, немного с иронией.

– Приветствую, господа. Не думал, что захотите проводить.

Его будто оплетают лучи света, скрывая тонкую улыбку и насмешливо изогнутую бровь, путаются в светлых волосах, подсвечивают серебро щегольской серьги.

– Не думал, что ты придешь, - ответ Городового зеркалит интонацию. Вроде бы и спокойно, а эмоций — как оттенков в рассыпавшемся на морской глади рассвете.

Железный искренне удивляется. Вот как? Не ожидал, Данила Александрович, не ожидал.

Но в ответ только хмыканье:

– Конечно, приду. Или вы хотите, чтобы таких, как я, стало больше? Хотя бы на одного?

Последние слова отлетают от плит, которыми выложена дорога. От рельсов, от шпал, от двинувшегося в сторону Николаева поезда.