— Эй, парни! — слышится звонкий девичий голос. — Извините, что помешала, но вы мне нужны!

Голос я узнаю мгновенно. Как и коричневые туфельки. Как и жёлтый плащ.

Плохи наши дела, только и успеваю подумать. Ябо что-то шипит, но в мою сторону даже не поворачивается — взгляд прикован к появившейся девушке. Она стоит возле байка, свет фары освещает ее талию и бёдра, едва-едва ноги, но никак не лицо. Однако мне удается разглядеть его. Худое и усыпанное веснушками. Подбородок слишком узкий, придающий ей немного нечеловеческий вид. Светлая лента вплетена в перекинутую через плечо толстую рыжую косу до пояса. Она неотрывно смотрит на меня. Во рту пересыхает. Где-то на краю сознания мелькают два вопроса: как она нас догнала и мне теперь извиняться, что ли?

— Зачем? — сухо спрашивает Ябо, не настроенный на долгую беседу.

Она чуть склоняет голову:

— Чтобы успокоиться.

О чем они вообще? Явно понимают друг друга и мне объяснять не спешат.

Покой он, знаете ли, бывает разный: как на кровати, так и в могиле. Звучит это настолько двусмысленно, что я тут же жалею, что не оставил завещания. Сложность в том, что кроме больших неприятностей и письменного стола Дмитрию Морозу ничего оставить в наследство не получится. Но об этом не сейчас.

Девушка внезапно оказывается прямо передо мной, хватает Ябо за рукав и отшвыривает в сторону. Тут же раздается глухой удивленный вскрик. Я смотрю во все глаза, не веря увиденному. Что за силища?

Горячая сухая ладонь ложится на мой бок, и внутри словно взрывается огненный шар. Я охаю, покачиваюсь, но удерживаюсь на ногах.

— Что ты… — Голос срывается на сиплый хрип.

— Я вам не враг, — коротко говорит девчонка. — Так получилось, что мы друг от друга не в восторге. И… я знаю, ты не виноват.

Она бросает быстрый взгляд на поднимающегося Ябо. В глазах сверкает жёлто-зелёная искра, рука опускается.

— Скажи ему, чтоб не приближался.

— Да я тебя, Солнышко… — хрипит он, но подойти не смеет.

Девчонка не пугается, смотрит на меня, на губах появляется улыбка:

— Ты мне нравишься, — мягко произносит она, — но не больше.

Она приподнимается на цыпочки и вдруг касается поцелуем моей щеки. Я прикусываю губу, чтоб не вскрикнуть от жара, окутавшего лицо.

Девушка резко разворачивается - и ныряет во тьму.

За спиной продолжает ругаться Ябо. Я шумно выдыхаю. Ну и вляпались. Провожу пальцами по щеке — не болит, на том спасибо.

Чокнутый бог осторожно подходит ко мне.

— Она мне прожгла куртку. — В его голосе столько тоски, что становится даже его жалко. — Ты так и будешь стоять столбом?

Я смотрю на свой бок: сухо и чисто, словно ничего не было. О ране напоминает только перепачканная футболка. Ябо тяжело дышит рядом, от него пахнет горелым.

Эта девочка умеет зажигать.

— Поехали, — мрачно говорю я.

Происходящее мне не нравится всё больше и больше, но раздумывать об этом просто некогда. Всю оставшуюся дорогу Ябо не прекращает ругаться, то и дело поражая меня витиеватыми оборотами.

Пан Штольня не зря закрыл его в подвале, чего уж тут говорить.

***

Дом Чеха стоит на обочине, возле маленького магазинчика с покосившейся вывеской «Смачно!». Последний раз там можно было купить хлеб и булочки с начинкой, о происхождении которой лучше было не задумываться.

— Ненавижу женщин, — ещё раз произносит Ябо.

Я чуть пожимаю плечами и надавливаю на кнопку звонка. В ответ - абсолютная тишина. Ябо умолкает, нервно фыркает, как настоящий кот:

— Спит твой Чех.

Слышится скрип открывающейся двери.

— Заходите. — Глубокий низкий голос ни капли не изменился.

Годы идут, но кажется, Чех им не подвластен.

Я шагаю в теплый коридор, в нос тут же ударяет запах хвои и табака. Чех стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Карие глаза смотрят на меня поверх узких очков, приспущенных на кончик хищно изогнутого носа. Тёмные с проседью волосы свободно спускаются на плечи, по цвету почти сливаясь с тёмно-серым свитером. Рукава закатаны до локтей, на правом запястье виднеется татуировка - змея. Полуночник-эстет, титулованная сволочь с похотливыми замашками на всё, что движется, и моя скорая помощь уже где-то лет десять. Чех. Чехлянц Эммануил Борисович, для своих просто Эммик.

— Что на этот раз? — спрашивает он, оглядывая Ябо с ног до головы. — Шлем можно снять.

Ябо поворачивает голову в мою сторону, словно немо спрашивая, можно ли? Не потому, что не решается делать что-то без моего разрешения, а потому что не знает, как отреагирует Чех.

— Помнишь, — начинаю я осторожно, — в разговоре я упомянул, что есть проблемы?

Чех молча кивает, снова смотрит на Ябо. Взгляд получается цепким, очень внимательным. Если бы так посмотрели на меня, я захотел бы удрать как можно дальше.