— …Да я верю тебе, верю, что были монеты, ты не понял меня, — Вера осторожно подбирала слова. — Сохранились ли они там до сих пор, вот в чем вопрос?

— Я уже и сам ничего не понимаю, — признался Николай. — Но ведь кто-то напал на меня сегодня ночью!

Раньше он никогда не задумывался о том, кто же на самом деле стукнул его по голове в первый раз. Славик говорил, что это Мишка Шатун, больше некому, утверждал он. А в самом деле — кто? Когда они с Доронькиным отправились на Выселки на поиски клада, Пимен с год как умер, в доме не жили. Кому было шляться там по ночам, как не Шатуну?..

Николай потер правый висок.

— Болит? — Вера смотрела на него.

Раньше чужое сочувствие выводило из себя, он становился дерзким, неуправляемым. Сейчас просто понял, что за него переживают.

— Не очень.

— Сейчас попрошу бабку Матрену освежающей травки заварить, — Вера встала.

Они сидели на ступеньках крыльца. Недалеко росла раскидистая яблоня, её ветки согнулись под тяжестью плодов. Несколько сбитых ветром сочных здоровых яблок валялось рядом.

— Подожди с травкой, — остановил её Николай. — Я все думаю про это завещание…

— И что? — осторожно спросила Вера.

— Понимаешь, странно все. У меня полный сумбур в голове, мыслей крутится много, а ухватить ни одну не могу. Кажется, что упускаю что-то очень важное.

— Коля, — Вера подняла с земли несколько яблок и положила их на крыльцо, — не думай про завещание, оно тебя только сбивает. Расскажи все с самого начала.

И он рассказал, не так, как вчера утром, перескакивая с пятого на десятое. Он говорил долго и подробно. Когда дошел до игры в преферанс, Вера остановила его.

— Считаешь, что партнеры поняли тебя правильно и стали следить за тобой?

— Уверен в этом.

— Давай пока оставим их в покое. Славик все сообразил, потому что вы вместе на Выселки лазили. Вадиму сам рассказал эту историю ещё когда в институте учился. Я правильно понимаю?

— Правильно.

— Ну, а четвертый партнер…

— Он всю жизнь у Доронькина на побегушках.

— Икону и план, где указано место клада, у тебя украли.

Колька кивнул. Впервые на эту историю он взглянул как бы со стороны. Рассказанная вслух, она приобретала некие новые черты.

— Мне кажется, прежде всего надо отделить прошлое от настоящего. Давай вернемся в 65-й год, ведь это именно тогда случилось?

— Да, а в 64-м умер Пимен. Или в 63-м, — задумался Першин и взял из рук Веры одно яблоко. — Помню, все говорили, что дом на Выселках год стоит без хозяина.

— А куда семейство Пимена к тому времени делось?

Колька замер и перестал жевать яблоко.

— Удивительно, но тот же вопрос приходил в голову и мне! — воскликнул он. — Я ведь и у твоей матери хотел то же самое спросить.

Вера вздохнула. Мать до самой смерти находилась в полном сознании. «Доченька, пусть у тебя все хорошо будет…» Они понимала, что умрет, хотя никто не говорил ей об этом. Понимала и молчала, только о ней, Вере, беспокоилась.

Они сидели и слушали, как падают на землю спелые яблоки.

— Надо же, до яблочного Спаса далеко, а они падают и падают. И что бабка Матрена будет с такой прорвой яблок делать? — вздохнула Вера и вдруг встрепенулась. — Слушай, давай у бабушки спросим, ведь она наверняка что-нибудь слышала, деревни-то стояли совсем рядом.

Бабка Матрена явилась с кринкой молока.

— Хоть молочка попей, — обратилась она к Кольке, а то совсем ничего не ел утром.

Услыхав про Пимена, она пожевала деснами сухие губы.

— Вона вы про что… — если старушка и удивилась, то вида не показала. Видимо, в таком возрасте многому перестаешь удивляться.

— Бабуль, ты слыхала про них что или нет? — продолжала допытываться Вера. Живы они?

— Шшто им сделается, живы, — прошепелявила бабка Матрена.

Николай с Верой переглянулись.

— А живут где?

— Здесь и живут, в Степаниках.

Оказывается, после того, как умер Пимен, Гришку определили в сумасшедший дом.

— Больно колобродил много. А девок Глафира сразу к себе забрала, дом у сельсовета откупила и забрала. Сказывают, батька, Пимен старый, Глафире деньги оставил. А так — откуда у неё такие тышши? Домина-то вон какой, как корабль стоит.

Николай онемел от изумления, до сих пор не веря в то, что услышал.

— Как в Ежовке на отшибе жили, так и здесь, — продолжала говорить бабка Матрена. — Полина, старшая, да-авно умерла, а Гришка с Манькой здесь. Гришка умом совсем плохой, да он и был сроду такой, его больше в дурдоме держали. Сейчас плохого про него не скажу, смирный стал, а раньше того и гляди, учудит чего. Манька, сестра его, ничего, работящая, за коровой ходит. Глафира старая, все забывает, говорят, из ума выжила, а с виду посмотреть — крепкая еще, у них в роду подолгу живут. Я её давно не видела, наши, деревенские, сказывали.