– И что.

– Не помню. Дальше вообще ничего не помню, до того момента, как очнулась тут.

В лаборатории на некоторое время воцарилась тишина, затем Миллер задал очередной вопрос:

– Скажи, а образ Антона, он изменился?

– Не понимаю?

– Я хотел знать есть разница между тем образом, что хранила твоя память и настоящим обликом Светлова?

– Да, наверное. Он немного другой, но это он!

– Как ты узнала его? Лицо? Фигура? Голос?

– Нет. Душа. Она не изменилась, разве что чуть-чуть.

– Подожди. Ты хочешь сказать, что способна воспринимать внутренний мир другого человека?

– Генрих, не мучайте меня. Я не знаю как это объяснить. Я помню его облик очень смутно. Расплывчатая фигура с оружием… А внутри – чувства, мысли, я не знаю, называется это душой, или еще как-нибудь. Как будто призрачная оболочка, заключающая в себе сущность.

– И эта сущность не изменилась?

– Я же сказала – нет!

…

– Док, может, хватит? – Намеренно громко откашлявшись, произнес Клаус.

Они оба одновременно замолчали, повернув головы. Видимо, Дана и Генрих были так поглощены своей беседой, что действительно не замечали вошедших.

Антон прошел между блоками аппаратуры и укоризненно посмотрел на Миллера.

– Не слишком для первого раза?

– Увлекся. – Генрих развел руками. – Дана, ты как себя чувствуешь?

Она не ответила, переводя взгляд с Антона на Клауса и обратно.

– Ты… Ты… тоже был там? – Внезапно срывающимся голосом спросила она, глядя в глаза Фриенбагеру.

– Да. – Клаус присел на корточки. – Ты что узнала меня? Как?

– Ты как тень. Как будто я коснулась тебя когда-то, мельком. Едва помню… – Дана вдруг закрыла лицо ладонями. – Я совсем запуталась.

Антон осторожно обнял ее за плечи, гневно посмотрев на Миллера. Док только покачал головой, без слов признавая, что действительно увлекся, не подумав о последствиях.

– Дана, милая, что с тобой? – Антон присел перед ней, пытаясь заглянуть в глаза, но она не отнимала ладоней от лица, только между пальцами вдруг проскользнула слезинка.

– Тебе нужно отдохнуть. Пойдем, я помогу тебе.

– Не здесь. – Она медленно опустила руки, посмотрела на Антона и слабо улыбнулась сквозь слезы. – Я ничего не понимаю. Со мной что-то происходит. Не уходи.

– Я не уйду. – Антон обернулся – Клаус, ты поговоришь с Энтони? Я заберу Дану из лаборатории. Ей нужно нормально выспаться.

– Без проблем, Антон. Мне все равно нужно найти его и поговорить по душам.

– Док?

Миллер кивнул.

– Ее жизнь вне опасности. За психику не ручаюсь. Но с тобой ей будет проще адаптироваться к утраченному ощущению реальности.

– Тогда по возможности не беспокойте нас. Пойдем. – Он помог Дане встать. – Выспишься, отдохнешь, и все придет в норму.

– Ты будешь рядом Антон? – Словно испуганный ребенок спросила она.

– Я никуда не уйду. Обещаю.

На Клауса сцена в лаборатории произвела неоднозначное впечатление. Конечно, он понимал технические аспекты спонтанной передачи мысленных образов – у всех находившихся в помещении имелись импланты, способные к приему и передаче данных, но они предназначались для отдачи мысленных приказов кибернетическим системам, но никак не для прямого мнемонического общения между людьми. Создавалось впечатление, что Дана утратив большую часть памяти, взамен обрела уникальную возможность к восприятию, если можно так выразиться, «техномнемонической» ауры других людей, ведь не секрет, что устройства импланта связанные с биологическими структурами мозга, постоянно получают от своего обладателя некий мыленный фон, но…

Клаус задумался, он размышлял над произошедшим, поджидая пока Энтони ввернется на территорию заброшенного сектора гидропоники.

Выходит, устройства импланта не только воспринимают мысленный фон, но и транслируют его? Почему же тогда явление технической телепатии не было известно ранее?

Его размышления прервало появление Хоука.

Клаус вышел из сумерек навстречу своему бывшему «боссу», заставив того нервно вздрогнуть.

– Надо поговорить, – коротко произнес Фриенбагер.

Энтони только пожал плечами.

– О чем нам с тобой говорить? – С непонятным вызовом в голосе осведомился тот.

– Ты ведешь себя неразумно.

Губы Энтони исказила усмешка.

– Даже так. Теперь ты будешь мне указывать, что можно, а что нельзя?

– Не понимаю твоей озлобленности Хоук.

– Конечно, не понимаешь. Втравил меня в эту историю, а теперь строишь из себя главного? Может, спросишь, где я был, что делал?

– Ну? И где ты был?

– В квартале! Я не крыса, чтобы прятаться, по щелям, ясно?