— Нужны смешные несчастья, связанные с новогодней тематикой.

Сева Лунин — корреспондент нашего отдела — показал мне под столом большой палец, в том смысле, что только Полуянов может выдавать такие перлы.

— Допустим, — продолжал Майонез, — кто-то подавился новогодним тортом («хорошо бы — он сам», — прошептал мне в ухо Сева), или на площади упала елка…

— На людей? — деловито уточнила Лиза Пронина, которая с подобострастным видом записывала в блокнот указания начальника.

— Лучше — на людей, — кивнул Майонез.

— Добрый он у нас, — опять зашептал Сева.

— Или, — продолжал Полуянов, — пожар на детском утреннике, ну, из-за лампочек китайских и бенгальских огней.

— Могу надеяться, что без жертв? — спросил Сева.

— Надеяться — можешь, — разрешил Майонез.

— А вот еще смешно бывает, — затараторила стажерка Катя Лисицина, — когда милиционеры напьются перед праздником и устроят перестрелку прямо в отделении!

Майонез бросил на Катю испепеляющий взгляд:

— Я просил бы не перебивать. Если мне понадобится узнать твое мнение, Лисицина, я дам тебе возможность высказаться. До сих пор, бог миловал, мне твои дурацкие идеи были ни к чему.

Катя съежилась, пригнулась к столу и стала почти невидимой.

— Надеюсь, все всё поняли, — резюмировал Полуянов. — Никакого Нового года не будет, пока каждый из вас не принесет праздничную заметку. Сегодня! К восемнадцати ноль-ноль!

— О-о, — Сева окончательно измусолил мое несчастное ухо, — он собирается отменить Новый год! Во варвар! Ну настоящий полковник.

— Лунин! — заорал Майонез. — Вместо того чтобы предаваться эротическим забавам с Митиной, занялся бы делом. Да и ты (это уже мне) могла бы быть поскромнее.

Я виновато развела руками — в том смысле, что если бы могла быть поскромнее, то непременно сдержала бы свои неуемные потребности. Но, сами понимаете — возраст, темперамент…

Стоило Майонезу уйти, как позвонил Юрий Сергеевич Мохов — наш главный редактор — и попросил «пощадить новогодний номер и обойтись без крови и насилия».

— Можно работать в такой обстановке? — возмущался Сева. — Мохов говорит одно, Майонез — другое, а нам что делать? Дурдом точка ру. Вот еще смешно бывает, — передразнивая Катю, пропищал он, — когда главный редактор с редактором отдела договорится, позицию согласует, а потом уж строит корреспондентов.

— Я, например, думаю, — глубокомысленно сказала Катя, — что главный редактор все-таки главнее. Извините за каламбур.

— А я, например, думаю, — возразил Сева, — что главного редактора ты видишь изредка, а с Майонезом тебе жить и жить. Извините за прямоту.

— Ну уж и жить, — возмутилась Катя. — Работать просто.

— С ним работать не так уж просто, — скорбно заметил Сева и ушел не попрощавшись. Оставшиеся, усевшись за компьютеры, принялись вымучивать новогодние заметки. Вероятно, не без успеха, потому что к половине девятого вечера я осталась в отделе одна. Да и в соседних отделах было тихо — предновогодние хлопоты смели сотрудников с рабочих мест раньше времени. Только по коридору время от времени пробегали члены дежурной бригады. Собрав с подоконника грязные чашки, я поплелась в туалет и, проходя мимо секретариата, не без удивления обнаружила там оживленное сборище. Весьма, кстати, начальственное. Заместитель главного редактора Олег Кувалдин прыгал на столе ответственного секретаря, хлопал в ладоши и заливисто, нет, разливисто хохотал. Ответственный секретарь Владимир Бороденков вальсировал вокруг стола и пел: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…», директор издательского дома «Вечерний курьер» Игорь Серебряный сидел на полу по-турецки и аккомпанировал Бороденкову, выстукивая мелодию песни двумя алюминиевыми ложками. А горячо нелюбимый мною начальник коммерческой службы Вячеслав Савельчен-ко, хищно улыбаясь, перебирал фотографии, которыми был завален весь подоконник.

— О! Люди! — радостно констатировал Кувалдин, увидев меня. — Откуда ты, прелестное дитя? И что ты бродишь тут ночью одна?

— Заходи, — радушно предложил мне Серебряный, — гостем будешь. Ты кто?

Надо сказать, директор издательского дома действительно корреспондентов в лицо не знал и ниже редакторов отделов ни с кем в «Курьере» не общался. Он и бывал-то у нас нечасто, предпочитая вызывать нужных ему сотрудников к себе. Об убранстве и размерах его рабочего кабинета в редакции ходили слухи один страшней другого. Кабинет Серебряного называли «мраморным залом» или «каминным залом», а особо любящие директора сотрудники — «траурным залом». Последнее подразумевало, что в апартаменты Серебряного приглашали не для душевных бесед у камина, а для выговоров и увольнений.

Заинтригованная увиденным, я без раздумий переступила порог секретариата. Теперь надо выбрать правильную интонацию для общения с начальством. Сделать это было непросто, потому что один из них — Игорь Серебряный — приходился мне огромным начальником, перед которым уместнее всего было бы пасть ниц, а потом нижайше отползать и мелко кланяться. Другой — Олег Кувалдин — был начальником помельче и дозволял корреспондентам при общении с ним легкую уважительную фамильярность. С ответсеком Володей Бороденковым у нас и вовсе были приятельские отношения. Что касается Савельченко, то он уже второй год лидировал в списке моих главных жизненных неприятностей. Он совершенно искренне считал, что все на свете продается и покупается, только цена разная. «Отношения между мужчиной и женщиной, — говорил он, — это обыкновенная коммерческая сделка, условия которой подлежат обязательному и скрупулезному согласованию. Все так называемые любовные конфликты проистекают из-за того, что стороны изначально не договорились должным образом». Переговоры по поводу наших с ним отношений длились уже целую вечность. Я, по его словам, «ведомая алчностью», набивала цену; он, будучи человеком рассудительным и рачительным, переплачивать не хотел. «Каждый стоит столько, сколько он стоит, — говорил Вячеслав Александрович. — Вы, Александра, девушка вполне кондиционная, но и не Клавдия Шифер. Я вам предлагаю прекрасные условия, хватит ломаться». Все мои мольбы и уверения, что я продаваться пока не хочу, он воспринимал как грязное вымогательство.