Шрифт:
Дож снова кивнул:
— Хорошо, пусть будет так.
И снова обратился к Паллавичино:
— Передай господину русскому посланнику, что сейчас мы направимся в Зал Совета десяти, и там он ответит на вопросы лучших людей Венеции [29] .
Шевригин видел, что да Понте чрезвычайно рад написанному в грамоте. Откуда ж этому старому прощелыге знать, что всё это вышло из-под пера лишь вчерашним вечером в таверне Кампальто? Он мысленно ухмыльнулся, стараясь, чтобы его истинные чувства никак не отразились на лице. Истома с юных лет привык держать в узде свои страсти, одновременно угадывая намерения других людей, как бы те ни пытались их скрыть. Вроде ничего человек не сказал, ни даже бровью не повёл, а Истоме ясно, что у того на уме. Нет, читать совершенно всё, чем набита голова собеседника, он не мог. Но как меняется настроение и что тот намерен предпринять в ответ на Истомины слова или действия, почти всегда видел предельно чётко. И непонятно, откуда взялась такая его способность: то ли, как матушка говорила, ангел, пролетая мимо, крылом голову его задел, то ли от соседки-ворожеи, старенькой Барсучихи.
29
Совет десяти — коллегиальный орган Венецианской республики с широкими полномочиями. Его члены избирались из числа Большого совета сроком на один год.
Церковное имя у неё, конечно, другое было, но все её только так и звали. Знала она заговоры, варила разные снадобья да людей лечила. А обращались к Барсучихе многие. Платы она за своё знахарское ремесло не требовала, отвечая всем:
"И-и-и-и-и, милай! Палаты каменны подаришь или ломоть ржаной — мне всё одинаково! Туда, — она мотала головой за спину, — всего не заберёшь, а здесь Бог всегда прокормит".
Попы пытались её выгнать из Москвы — мол, колдует старуха, — да как-то быстро поостыли, даже удивительно. И люди государевы [30] , что по всему царству Русскому крамолу искореняли, к ней не наведывались. И неясно было — то ли заступник у Барсучихи какой, то ли ещё чего. Хотя какой там заступник! Не так живут те, у кого есть заступник среди сильненьких. Жила она бедно, хоть и чистенько, а людей принимала и днём и ночью.
30
Люди государевы — опричники.
Матушка рассказывала, что когда она Истомой тяжёлая ходила, все повитухи в один голос твердили, неведомо, по каким своим бабьим знакам понявшие, что родится ребёнок мёртвеньким либо помрёт в первые же три дня. Ей и так не по себе — в первый же раз рожать, а тут ещё эти каркают. Совсем опечалилась бывшая Катаржина, а в православном крещении Ефросинья, дочь бежавшего на Русь белостокского бондаря. Тогда-то и пришла Барсучиха в дом служилого человека Андрея Шевригина, боярского сына, давно обосновавшегося в Москве уроженца земли Рязанской, и пообещала, что родится мальчик здоровым и смышлёным. И проживёт долго. Только роды принимать должна она, Барсучиха. И за младенцем первое время присматривать, чтобы не вышло чего. Что она за помощь просила — отец Истоме не сказал. Может, по обыкновению своему, и не просила ничего. Сейчас уже и не узнаешь.
Родился ребёночек быстро, без долгих схваток, и роды дались Ефросинье легко. Да она и не помнила ничего. Дала ей Барсучиха выпить какой-то отвар перед тем, как ребёнка принимать, и как будто память отшибло. Вроде бы и сознания не теряла, а спросишь — как всё было, и не скажет.
Ну да ладно. Ребёночек здоровеньким родился, и то славно. А потом ещё, и ещё, и ещё. И все такие же, как старшенький, здоровые да весёлые. Эх, если б не тот крымский набег! После того как крымцы Москву спалили и вся его семья погибла, Истома Барсучиху больше не видел. Многие тогда сгинули.
С самых юных лет невероятная прозорливость позволяла Истоме определять, когда отец готов выпороть его за проказы, а когда просто пожурить. Он всегда знал, когда можно возвращаться в избу, а когда лучше немного подождать, пока отец остынет. Поэтому и поротым он ходил крайне редко. В отличие от товарищей своих по играм, которые частенько маялись поротыми вожжами задницами. Истома сначала удивлялся — как это они не смогли узнать, что им за проказу будет — по лицу же всегда видно, что у отцов на уме. А друзья только смотрели на него непонимающе и ответить ничего не могли. А потом он и спрашивать перестал, уяснив, что разными бывают люди, ох какими разными!
Отца своего и соседских мужиков Истома всегда видел хорошо. Он так для себя и решил, что "видеть" — это не просто "смотреть и узнавать", нет! У него как будто было некое особое зрение, которое у других людей отсутствовало. И ещё понял однажды Истома, что для того, чтобы видеть по-настоящему, совсем не обязательно смотреть глазами. Порой он чувствовал человека, даже не видя его глаз, его лица. Просто сбоку или даже со спины. Он и сам не мог бы толком объяснить, как это происходит. Вот просто становится он рядом с человеком и сразу понимает, чего от того ждать: готов ли он врать и убивать, или наоборот — честный и бескорыстный добряк. Правда, таких, про кого сразу можно сказать, что он мерзавец или, напротив, ангел во плоти, Истома не встречал. Чаще всего в людях было намешано всякого в разных долях — и хорошего, и плохого.
Это уменье и позволило Истоме Шевригину, сыну служилого человека Андрея, пробиться в Посольский приказ, попутно освоив несколько языков. А потом оставаться у приказного дьяка Андрея Щелкалова на хорошем счету. И неважно, что сам он, Истома, как и отец его, из сословия детей боярских — у царя люди ценятся не за заслуги предков, а за ум и рвение [31] .
Николо да Понте владел собой хорошо, очень хорошо! Однако недостаточно хорошо, чтобы Истома его не раскусил. Понятно же, что рад венецианский дож до умопомрачения, что написано в письме всё, что надо морской республике. И препятствий чинить Истоме не станет, а напротив, сделает всё, о чём тот ни попросит. А это грех не использовать, ибо могущество республики и пронырливость её купцов известны по всей Европе. Дож поднялся со стула, вслед за ним встал и Истома, и они вышли из комнаты.
31
Иван Грозный вёл борьбу с местничеством, нередко выдвигая на руководящие роли способных людей незнатного происхождения. Окончательно местничество уничтожено на Земском соборе 1682 года в царствование Фёдора Алексеевича.
Зал Совета десяти был также невелик. Лучшие люди Венеции уже ждали дожа, сидя на стульях вдоль стен. Когда Николо да Понте перешагнул порог помещения, все встали, приветствуя главу республики. Присутствующих было значительно больше десяти, и Истома решил, что кроме членов совета здесь находятся их помощники и писцы.
Заняв подобающее ему место во главе совета, да Понте жестом велел всем сесть. Затем без лишних слов начал заседание:
— Господа, мы собрались, чтобы заслушать предложения, которые привёз нам посланник русского царя. Сейчас Альберто зачитает письмо, а потом каждый из вас скажет, что считает нужным. А переводчик объяснит господину посланнику суть наших предложений.